Въ 22 года.
— Я, конечно, Сережа противъ дѣтей ничего не имѣю, но теперь… когда ты получаешь сто сорокъ да сестрѣ посылаешь ежемѣсячно двадцать восемь… Это безуміе.
— Но, Симочка…
— Это безумно! понимаешь ты? До безумія это безумно. Постарайся упрочить свое положеніе и тогда…
Святое материнство!
Въ 30 лѣтъ.
— Сережа! Мнѣ еще 27 лѣтъ, и у меня фигура, какъ у дѣвушки… Подумай, что будетъ, если появится ребенокъ? Ты не знаешь, какъ дѣти портятъ фигуру…
— Странно… Раньше ты говорила, что не хочешь плодить нищихъ. Теперь, когда я богатъ…
— Сережа! Я для тебя же не хочу быть противной! Мнѣ двадцать седьмой годъ, и я… Сережа! Однимъ словомъ — время еще не ушло!
Святое материнство!
Въ 48 лѣтъ
— Докторъ! Помогите мнѣ — я хочу имѣть ребенка!!! Понимаете? Безумно хочу.
— Сударыня. Въ этомъ можетъ помочь только мужъ и Богъ. Сколько вамъ лѣтъ?
— Вамъ я скажу правду — 46. Какъ вы думаете: въ этомъ возрастѣ можетъ что-нибудь родиться?
— Можетъ!
— Докторъ! Вы меня воскрешаете.
— У васъ можетъ, сударыня, родиться чудесная, здоровенькая, крѣпкая… внучка!..
На скачкахъ или въ театрѣ — это не важно — бритый брюнетъ спросилъ бородатаго блондина:
— Видишь вотъ этого молодого человѣка съ темными усиками, въ пенснэ?
— Вижу.
— Это Мушуаровъ.
— Ну?
— Мушуаровъ.
Лошадь ли пробѣжала мимо, или любимая актриса вышла на сцену — не важно, но что-то, однимъ словомъ, отвлекло вниманіе друзей, и разговоръ о Мушуаровѣ прекратился.
И только возвращаясь со скачекъ или изъ театра — это не важно — бородатый блондинъ спросилъ бритаго брюнета:
— Постой… Зачѣмъ ты мнѣ давеча показалъ этого Мушуарова?
— А какъ же! Замѣчательный человѣкъ.
— А я его нашелъ личностью совершенно незначительной. Что-жъ онъ, сыворотку противъ чумы открылъ, что-ли?
— Еще забавнѣе. Пользуется безмѣрнымъ, потрясающимъ успѣхомъ у женщинъ!
— Дѣйствительно. При такой тусклой наружности — это замѣчательно.
— Непостижимо.
— Загадочно.
— Таинственно.
— И ты не знаешь тайны этого безумнаго успѣха?
— Совершенно недоумѣваю.
А у Мушуарова, дѣйствительно, была своя тайна. Скушавъ за своимъ одинокимъ столомъ супъ, котлеты и клюквенный кисель, Мушуаровъ съ зубочисткой въ лѣвомъ углу рта, поднимается съ мѣста и — сытый, отяжелѣвшій — лѣниво бредетъ въ кабинетъ; усаживается удобнѣе въ кожаное кресло, поднимаетъ голову, будто что-то вспоминая (очевидно, номеръ одного изъ многихъ телефоновъ) и, наконецъ, нажавъ кнопку, цѣдитъ сквозь торчащую въ зубахъ зубочистку:
— Центральная? Дайте, барышня, 770 — 17. Благодарю васъ.
