* * *
Чье это хрипѣнье тамъ слышится? Чья алая кровь каплетъ на дорогой персидскій коверъ? Чьи ослабѣвшія руки судорожно хватаются за ножку кресла?
Графское это хрипѣнье, графская кровь, графскія руки… И не даромъ поэтъ писалъ: "Погибъ поэтъ, невольникъ чести"… Спи спокойно!
* * *
На похоронахъ платье графини Бырдиной было отдѣлано чернымъ валаньсеномъ, a сама она была отдѣлана на обѣ корки свѣтскими знакомыми за то, что погубила мужа, и за то, что не модная.
* * *
Кладбище мирно дремлетъ… Тихо качаютъ ивы надъ могилой своими печальными верхушками:
— Дуракъ ты, молъ, дуракъ!..
I.
…Поѣздъ тронулся.
Мы помѣстились трое въ рядъ на мягкомъ вагонномъ диванѣ: я у окна, мой пріятель Незапяткинъ по-срединѣ, а по правую его руку — какой-то неизвѣстный намъ человѣкъ, съ быстрыми черными глазами, потонувшими въ темно-синихъ впадинахъ.
Одѣтъ онъ былъ въ черный сюртукъ, a на шеѣ было намотано такой неимовѣрной длины кашне, что шея, голова и плечи напоминали гигантскую катушку нитокъ.
Едва поѣздъ тронулся, какъ я вынулъ изъ кармана журналъ и, примостившись поближе къ окну, погрузился въ чтеніе.
— Какъ мы мало заботимся о своемъ здоровьѣ, — замѣтилъ вдругъ незнакомецъ, обернувшись ко мнѣ съ самымъ привѣтливымъ видомъ.
— А что?
— Да вотъ, напримѣръ, вы читаете… Знаете-ли вы, что чтеніе въ вагонѣ поѣзда, находящагося въ движеніи — гибель для глазъ.
— Ну, ужъ и гибель!
— Вотъ, вотъ! всѣ вы, господа, такъ разсуждаете… Мнѣ говорилъ одинъ нѣмецкій ученый профессоръ, что чтеніе въ вагонѣ — это ядъ для человѣческаго глаза. Лучше, говорилъ онъ, сразу взять и выжечь свои глаза кислотой, чѣмъ губить ихъ въ нѣсколько пріемовъ. Ужасъ!
— Да въ чемъ же тутъ вредъ?
— А какъ же. Какъ вамъ извѣстно, хрусталикъ глаза состоитъ изъ свѣтлой безцвѣтной жидкости, находящейся въ особомъ резервуарѣ. И вотъ если вы напрягаете хрусталикъ, то находящаяся въ немъ жидкость въ связи съ колебательными движеніями вагона начинаетъ постепенно высыхать… А въ связи съ этимъ высыханіемъ начинаетъ съеживаться и коробиться резервуаръ; яблоко глаза дѣлается не круглымъ, упругимъ и плотнымъ, какъ теперь, a вялымъ и мягкимъ, будто бурдюкъ, изъ котораго вылили вино. И вотъ однажды утромъ вы просыпаетесь и — простите за дешевый каламбуръ — вдругъ видите, что ничего не видите. Вотъ вы сейчасъ, напримѣръ, ощущаете нѣкоторую сухость въ глазу?
— Да… Какъ будто… Немножко.
— Ну, вотъ!.. Начинается… Извольте видѣть.
Онъ замолчалъ. Я быстро перелисталъ журналъ, сразу увидѣлъ, что чтеніе тамъ было неинтересное и, поэтому, свернувъ его въ трубку, положилъ на верхнюю полочку.
