– Наннерль, я тебя не люблю, – сказал Вольферль, – Больше всех на свете я люблю вас, Папа, и Маму тоже, а потом господина Шахтнера и боженьку.
Леопольд залюбовался сыном – настоящий принц: разрумянившиеся от волнения щеки, гладкая, чистая кожа, светлые шелковистые кудри, пухлый рот, открытый лоб. Он знал, что смешно протестовать против общепринятых обычаев, и все же ему страстно хотелось оградить свою семью от свойственной аристократам бестактности и пренебрежения к людям. А тут еще подошел этот глупец Лолли и заявил:
– Вашим детям следовало бы поехать в Италию, Моцарт. Им нужно поучиться у настоящего маэстро.
Леопольд не стал отвечать коротышке болонцу. Одна мысль доверить кому-то обучение своих детей казалась ему невыносимой. И кто бы говорил – Лолли, который дирижировал так плохо, что его и повесить мало. Леопольд мог привести массу причин своей неприязни к вице-капельмейстеру.
В тот вечер Леопольд сам уложил Вольферля спать. Тут он допустил отступление от правил: ребенка надо наградить за хорошую игру, сказал он Анне Марии. Он поставил Вольферля на стул, чтобы надеть на него бумазейную ночную рубашку, и спросил:
– Понравилось тебе играть для архиепископа?
– Так себе. Он ведь ужасно старый, правда, Папа?
– Старый?
– Он все время клевал носом. А у него много часов? Пока я играл, он все время смотрел на часы.
– Очень много. – Леопольд вдруг разозлился, вспомнив, что его светлость не дал ему за концерт ни единого гульдена.
– А он любит музыку? Может угадывать ноты, как я?
– Сомневаюсь.
– А он знает, сколько всего нот, и в каком порядке их надо играть, и сколько времени держать одну ноту?
– Нет.
– А на клавесине его светлость умеет играть?
– Совсем не умеет.
– Тогда почему же все его слушают? Леопольд пожал плечами.
– Вольферль, ты любишь Папу?
– Да! Сначала боженьку, потом вас.
Мальчик пропел мелодию собственного сочинения, которая толькo что пришла ему в голову:
– Оранья фигата фа, марина гамина фа. – Какие чудесные звуки, думал он и, увидев, что Папа повеселел, поцеловал его в копчик носа и пообещал: – Папа, когда вы станете стареньким, как архиепископ, я посажу вас под стеклянный колпак, чтоб и ветерок не дунул – тогда вы всегда будете со мной, и я буду вас почитать.
Леопольд так растрогался, что не мог ответить: слезы навернулись на глаза. Нет, он не лицемерил перед его светлостью. Дети и впрямь посланы ему самим богом. Им нужно помочь расправить крылья. Он подождал, пока мальчик заснул, а потом долго стоял у окна и смотрел на темную улицу, думая о том, что принесет Вольферлю будущее.
