Прошло две недели. Леопольд чувствовал, что потратил время не напрасно. Он разучил с детьми дуэт Эберлина. Столь дипломатический жест, надеялся он, наверняка заслужит одобрение его светлости. Для сольного выступления он разучил с Наннерль сонату Скарлатти. Скарлатти был любимым композитором архиепископа, а Вольферлю предстояло исполнить менуэт Телемана – этот композитор тоже пользовался при дворе хорошей репутацией. Если же детей попросят бисировать, Наннерль сыграет марш, а Вольферль – скерцо, и то и другое его, Леопольда, сочинения.
Но вот наступил день концерта, и Леопольд заволновался. Легко предаваться мечтам в своей скромной музыкальной комнате, но ведь в огромном, пышном дворце его дети предстанут перед ревнивым взглядом людей, почитающих себя ценителями музыки. С другой стороны, как он рискнет повезти детей в Вену, не решившись показать их еще где-нибудь, кроме Гетрейдегассс? Если они не выступят сегодня, прекрасная возможность будет упущена. Нет, надо действовать – уговаривал он себя, – чего бы это ни стоило!
Леопольд бросился в гостиную проверить, все ли одеты прилично случаю. По пути во дворец к нему вернулась его прежняя уверенность. Остановившись на Резиденцплац, он объявил:
– Это одна из самых больших площадей в мире. А Резиденция – великолепный дворец, подобный лучшим образцам итальянской архитектуры. Во дворце сто восемьдесят пять комнат, и постройка еще не закончена.
– А почему он итальянский? – спросил Вольферль.
– По стилю. Вольферль не понял.
– Ну, как музыкальные вещи, которые вы играете. Скарлатти по стилю отличается от Телемана.
– А! – Теперь он прекрасно понял.
– Но забудьте, сначала вы сыграете в четыре руки.
– Я играю первую партию, а ты вторую, – напомнила Наннерль Вольферлю.
– Знаю. Ну, а потом ты будешь играть Скарлатти, а я Телемана.
– Ни в коем случае не играйте на «бис», – предупредил Леопольд. – Разве только его светлость сам попросит.
– Папа, а его светлость почти как боженька?
– Он и есть бог, глупенький! – насмешливо заметила Наннерль. – По крайней мере в Зальцбурге.
– Он посланец божий, – поправил Леопольд, сомневаясь, поняли ли дети. Он поднял глаза к небу, моля господа, чтобы все сошло хорошо. Под лучами зимнего солнца дворец светился серебром. Леопольд воспринял это как знак благословения свыше и немного успокоился. Зальцбург был прекрасен.
– А где стоит клавесин? – спросил Вольфганг.
