Как бы великолепны не были бы оргии Маты Хари, пожалуй, ясно, что они не могли иметь сходства с этими брахманскими праздниками в пагодах Шивы; но сильным постоянным выпячиванием чувственного мистицизма она сумела составлять свои танцы настолько умело, что даже ученые-востоковеды склонялись, если она очень серьезно говорила снова и снова:
– Там на пурпурном гранитном алтаре Канда Свани я приняла посвящение…
Единственным, что она действительно могла изучить или хотя бы увидеть сама, были танцы маленьких жительниц Явы в городах, где ее супруг, тогда полковник колониальной армии, служил в гарнизоне. И между этим искусством, которое так изящно и хитро и состоит из стилизированных жестов и отработанных движений, и неистовым танцем малабарских апсар существует огромное различие. Как идолы из золота и эмали, крохотные женщины на Яве или Суматре, нерешительные, священнические, неприкосновенные существа, по-видимому, не обладают ни плотью, ни духом. Они – наполовину абстрактные олицетворения доисторических ритуалов, которые сохранились неизменными через все времена, так как они передают их позы и одежды, их движения и головные украшения, их пряжки и улыбку тысячелетиями во всегда одинаковых формах. Как в давно прошедших эпохах на них смотрели первые желтолицые князья, точно такими и мы видим их сегодня. Шелк был еще неизвестен на западе, когда они шили свои юбки уже из парчи. Храмы, в преддвериях которых они танцуют, могли разрушаться и обрушиваться, но из-за этого они не изменяли свои шаги ни на сколько. Короче, они, вообще, кажется, не имели ни сердца, ни головы, ни жизни. Если сообщения их историков действительно надежны, они никогда не показывают даже самое незначительное любовное движение.
Маловероятно, что целомудренные жительницы Явы из Бенджо-Биру или Семаранга дали толчок для танцев Маты Хари.
Достаточно лишь прочитать, что поклонники писали об ее интимных праздниках, и сразу видно, что ее танцы полностью были направлены на чувственную роскошь, соблазн, изысканное учение наслаждения. То, что она несла как одежду, как бы легко оно ни было, ее постоянно, кажется, стесняло, за исключением, естественно, ее выступлений в театрах и в салонах аристократии. Но стоило ей освободиться от всех социальных условностей, как она поспешила избавиться и от длинных юбок. В ее самые последние времена, за два или три дня до расстрела, она еще раз в приступе сатанинской одержимости решила показать спектакль своей голой красоты и начала танцевать в тюремной камере, пока сестры милосердия, служившие в тюрьме Сен-Лазар, по зову одного из надзирателей, не прибежали и не прекратили это проявление грешного чувства.
