Секира взвилась птицей, будто сама по себе, упала, впилась глубоко в тулово, но желтые клыки с хрустом сомкнулись на руке. Взорвалась, вспыхнула огненно-белая боль! Но Дуротан вырвал руку из пасти. На этот раз тяжелей поднимать секиру — из руки хлещет кровь. Волк уставился на Дуротана, глаза в глаза, ярость в желтых зрачках, пасть распялена ревом, вонь тухлого мяса — жаркой волной.
И вдруг, за мгновение до того, как огромные челюсти сомкнулись на шее, он услышал боевой клич. Краем глаза уловил движение — Дрека прыгнула с копьем наперевес. Длинное изукрашенное оружие пронзило зверя. Тот мотнул головой.
В этот же миг Дуротан взмахнул секирой и ударил изо всех сил. И почувствовал: лезвие прорубило тело, ушло вниз, в землю, так глубоко, что и вытянуть сразу не смог.
Ступил назад, дыша тяжело. Дрека встала рядом. Чувствовал ее жар, ее азарт, страсть к охоте — столь же сильную и яркую, как и у него. Стоя рядом, они смотрели на могучего зверя, удивляясь, что еще живы, ведь, застигнутые врасплох, победили тварь, с которой обычно могли совладать лишь несколько испытанных и умелых охотников. Враг лежал, подтекая кровью, рассеченный надвое Дуротановой секирой, а сердце его было пробито копьем Дреки. Дуротан понял, что и определить не может, кто именно нанес по-настоящему смертельный удар, и от этого смешно и нелепо обрадовался.
И плюхнулся наземь.
Тут же Дрека взялась за располосованную руку. Принялась промывать, ворча под нос, когда кровь все не унималась. Смазала целительным бальзамом, забинтовала туго, размешала в воде горькие травы и заставила выпить. Вскоре Дуротанова голова перестала кружиться.
— Спасибо, — выговорил спокойно.
Она кивнула, не глядя, но уголок губ тронула усмешка.
— Что такого смешного? Я не устоял на ногах, да?
Голос его прозвучал с неожиданной грубостью, и она глянула удивленно, настороженно.
— Вовсе нет. Ты храбро бился. Многие бросили бы оружие после такого укуса.
Слова оказались неожиданно приятны — ведь не лесть, просто правда.
— Тогда… что ж тебя позабавило?
Она улыбнулась, не отводя глаз.
— Я знаю кое-что, чего ты не знаешь. Но после нашей охоты, думаю, сказать можно.
— Я польщен такой честью, — ответил он, тоже улыбаясь.
— Я сказала вчера, что еще не в возрасте для брачной охоты.
— Да.
— Ну… возраст мой наступит скоро.
— Понимаю, — сказал он, хотя вовсе и не понял. — Так когда ты придешь в возраст?
— Сегодня, — ответила она просто, улыбаясь еще безмятежнее.
Одно долгое, странное, слитное мгновение он глядел на нее молча, затем, не говоря ни слова, притянул к себе и поцеловал.
