— Кто этот ужасный мужчина? Каждый раз, когда он появляется здесь, разгорается скандал.
— Это мой муж, — ответила мать.
Еще я помню другой случай. Отец работал молочником. Рано поутру он развозил молоко. Однажды он разбудил меня еще до рассвета:
— Вставай, я хочу тебе кое-что показать.
Я вышел за ним из дома — в пижаме и домашних тапочках. На улице было еще совсем темно, светила луна. Мы подошли к его повозке. Лошадь стояла очень тихо, будто спала.
— Смотри, — сказал отец и вынул из кармана кусочек сахара.
Он положил его себе на ладонь и протянул лошади. Она лениво подхватила лакомство большущими губами и съела.
— Теперь ты попробуй, — сказал отец и вложил следующий кусочек мне в руку.
Лошадь была огромная.
— Подойди поближе! Протяни ей руку!
Я боялся, что лошадь вместе с сахаром проглотит и мою руку. Ее морда потянулась ко мне. Я увидел большущие ноздри, здоровенные губы, которые раздвинулись, обнажив гигантские зубы, высунулся огромный язык, и в то же мгновение кусок сахара исчез.
— Молодец. Попробуй еще…
Я попробовал снова. Лошадь слизнула сахар и замотала головой.
— А сейчас ступай в дом, пока она не нагадила на тебя. Мне не разрешали играть с другими детьми.
— Они плохие, — говорил мне отец. — Их родители голодранцы.
— Да, — соглашалась мать.
Мои родители очень хотели разбогатеть, и они воображали себя богатыми.
Впервые со своими сверстниками я познакомился в детском саду. Мне они казались очень странными — много смеялись, разговаривали и выглядели вполне счастливыми. Они не нравились мне. Я всегда чувствовал себя так, будто меня вот-вот начнет тошнить, рвать, и воздух вокруг казался подозрительно тихим и белым. Мы рисовали акварелью, засаживали грядки семенами редиски и спустя несколько недель ели салат со свежими плодами. Мне нравилась женщина, которая занималась с нами, нравилась больше, чем собственные родители.
И еще меня мучила одна проблема — я не мог ходить в туалет. Я хотел писать, хотел какать, но стыдился, что другие узнают об этом, и из последних сил сдерживал все в себе. Это было ужасно. Воздух становился белее, меня тошнило, к горлу подступала рвота, говно рвалось наружу, мучительно хотелось писать, но я ничего не говорил. И когда кто-нибудь из детей возвращался из туалета, я думал: «Грязная свинья, я знаю, чем ты там занимался…»
Маленькие девочки в коротеньких платьицах с длинными волосами и пушистыми ресницами были прекрасны, но я знал, что и они вытворяют в туалете эти мерзкие вещи, хотя и претворяются, будто ходят мыть руки.
