— Я жду поцелуя.
Она дразнит меня все больше, все сильнее распаляет. Целую ее в щеку.
— Доброй ночи, — беспечно роняет Луиза.
— Доброй ночи, Луиза.
Она на цыпочках идет по коридору: снизу доносится печальная мелодия мазурки Шопена.
6
Просыпаюсь от ласковых прикосновений солнечных лучей. Нет ни слепящего сияния, ни жары. Вся комната вызолочена светом, как будто процеженным сквозь лимонную рощу за моим окном. Девять часов утра. В доме ни звука. Не знаю, что делать: ждать, пока Луиза не придет будить, или спуститься вниз и приготовить себе что-нибудь на завтрак. Выбираю второе, так как чувствую голод. А остальные пусть спят, если им так хочется.
Пока готовится кофе, вгрызаюсь в кусок черствого хлеба, оставшегося со вчерашнего вечера. Оглядываюсь в поисках чего-нибудь поаппетитнее. В холодильнике нахожу колбасу, сыр. Отрезаю толстые ломти того и другого. В саду срываю базилик. Делаю себе бутерброд, сбрызнув хлеб оливковым маслом. Сажусь на скамью перед домом, любуюсь голубизной моря, вдали в дымке виден остров Искья. Солнце светит уже ярче, приходится щуриться. Слышу за спиной движение. Оборачиваюсь и вижу Алессандро в пижаме и домашнем халате.
— Buon giorno, Джим.
— Buon giorno, Алессандро.
— У Луизы болит голова. Она просит ее извинить.
— С ней все в порядке?
— Только голова болит, — отвечает Алессандро. — Мы поедем в Сорренто без нее.
Особой радости по этому поводу в голосе его не слышно, хотя, может быть, он, что называется, еще не проснулся.
— Хотите кофе? — спрашиваю я. — Я только-только приготовил.
Нет ответа.
— Мы сейчас отправимся?
Опять нет ответа. Наконец Алессандро произносит:
— Я переоденусь.
Мы покидаем дом в молчании и направляемся в Сорренто. До города примерно двадцать минут ходу. Окраины его смотрятся убого, но по мере приближения к площади Тассо улицы и здания приобретают более праздничный вид. Улицы забиты автобусами, в кафе полно туристов, в киосках вовсю торгуют сувенирами.
Владельцы магазинов и уличные торговцы приветствуют Алессандро. Он всем пожимает руки, с некоторыми даже целуется и этим немногим представляет меня. Я улыбаюсь, жму руки. Имею жалкий вид, когда ко мне обращаются на итальянском. Чувствую себя застенчивым сыночком неумеренно общительного папаши. В газетном киоске Алессандро покупает «Иль-Маттино», «Коррьере делла сера», «Иль-Манифесто», «Гералд трибюн» и «Гардиан уикли».
— Пять газет, — бормочу я про себя.
— Мне нравятся «Гардиан уикли», — говорит Алессандро, — американские журналисты. Вы читаете «Гардиан»?
