2
Резко, будто от толчка, просыпаюсь в маленькой узкой постели: я закутан в насквозь промокшие простыни и лежу в ложбинке продавленного матраца. Тяжелые веки никак не хотят подниматься. Я нахожусь в большой и почти пустой комнате. В углу комод, на нем эмалированный кувшин и тазик для умывания. На спинке стула возле кровати висит моя одежда, сумка аккуратно задвинута под сиденье. Не похоже на больницу. Напротив высокое окно, сквозь его решетчатые ставни пробивается свет: лучи, ломаясь, ударяются в пол, едва добравшись до середины комнаты.
Комната кажется кельей или камерой, будто такой ее сделали нарочно, решив жить непритязательно, не обращая внимания на осыпающуюся со стен штукатурку, на выцветшую и шелушащуюся краску, на то, что половые доски, не покрытые лаком и пыльные, выглядят так, будто с них только-только убрали ковер. Очевидно, что не гостиница. Форточка открыта. Слышу итальянскую речь. Семейная перепалка. Собирают на стол. Звяканье приборов, стук посуды — все слышно отчетливо, совсем рядом. Завтрак, обед, ужин? Ориентируясь по скупому свету, что попадает в комнату, решаю: утро. Значит, завтрак. Где-то играет радио. Опять итальянская попса. Примерно там же, где и семейное застолье.
Переворачиваюсь на бок и осматриваюсь. Возле кровати ярко расписанный глиняный кувшинчик с водой и маленький стаканчик. Осторожно наполняю его. Холодная вода освежает пересохший рот и горло. Сделав нескольких глотков, пробую встать, но не получается: суставы не гнутся, мышцы будто свело до боли, — и я мгновенно устал. С глухим стоном валюсь навзничь. Слышу какой-то звук снаружи, кто-то скребется в дверь. Откликаюсь: «Входите…» Эхо едва слышно разносит мой голос по пустой комнате. Делаю глубокий вдох, собираясь крикнуть погромче, но не успеваю произнести «buon giorno»,[4] как дверь открывается и входит старушка. На ней поверх черного платья голубой домашний халат, густые седые волосы собраны в тугой пучок, слегка съехавший на одну сторону. Лицо маленькое, очень смуглое, морщинистое. Глаза у старушки тоже маленькие, темные, охвачены паутиной морщинок.
Она обращается ко мне с какой-то скороговоркой на итальянском. Распознаю всего одно слово: «mal», больной. То ли сообщает, что меня доставили больным, то ли спрашивает, как я себя чувствую.
Пожимаю плечами и выжидательно смотрю на нее.
Старушка внимательно оглядывает меня — взгляд маленьких глаз твердый и прямой, — прежде чем заговорить снова. На сей раз не понимаю ни словечка. Уставившись на нее, пожимаю плечами. Она пробует объясниться по-иному.
