— Самолет улетел.
— Самолет улетел?
— Да, signor.
Смотрю на часы: прошло две минуты после времени вылета.
— Улетел две минуты назад, — говорит девушка.
— Да ведь они никогда не улетают вовремя! — упорствую я. — Всегда задерживаются!
— Извините, signor. Если вы подойдете вон к той стойке, сможете забронировать место на ближайший рейс.
Оглядываюсь вокруг. Раньше, попав в такую историю, я пустился бы в спор с ближайшим служащим авиакомпании, пребывая в капризной уверенности, что простая логика или блистательное красноречие сможет изменить ситуацию, обратить время вспять: и самолет как бы не улетел, а задержался, и я вроде не опоздал и лечу домой, ну и так далее. Однако сейчас я спокоен. Пересекаю вестибюль. Мне говорят, что есть свободное место на рейс во вторник. Я, конечно, могу заплатить две цены и лететь домой завтра. И так и эдак на работу я опаздываю. Отхожу и присаживаюсь на свою сумку, надо пораскинуть мозгами. Наличных у меня нет, деньги на кредитной карточке почти на исходе, каждое пенни на моем счете расписано на прямые платежи, постоянные заказы и на всякий прочий подходящий электронный способ вытянуть из меня деньги. Я никак не могу заплатить за завтрашний рейс. Придется лететь во вторник. Еще два дня в Неаполе: судьба наконец-то подыгрывает мне. Всего-то и придется звякнуть завтра на работу, извиниться, объяснить и договориться, что я начну со среды, а то и со следующей недели.
В киоске обмена валюты мне вручают триста тысяч лир. За перемену даты заказа билета с меня берут двадцать фунтов стерлингов. Потом я покупаю телефонную карту и звоню себе на автоответчик с целью поменять исходящее сообщение на тот случай, если завтра никого не застану в клинике. Я занемог. Застрял в Неаполе. Вернусь во вторник вечером. Прошу прощения за любые неудобства. Сделав это, удаляюсь из аэровокзала, чувствуя себя заметно лучше в сравнении с тем инвалидом, который едва дотащился до стоянки такси три дня назад. Но и теперь передо мной возникает та же картина: Массимо стоит у распахнутой задней дверцы своего такси, будто швейцар в ливрее. Я развожу руками: вообще-то неизбежность присутствия Массимо меня не удивляет. Он точь-в-точь повторяет мой жест, потом указывает на заднее сиденье. Без лишних слов (то есть без тех, что понятны мне) меня снова доставляют прямо к синьоре Мальдини, причем в транспортном потоке мы лавируем так легко, будто машина сделана из ртути.
Шагаю снова к себе в комнату и понимаю, что все это похоже на длинный-предлинный сон: пансион Массимо, синьора Мальдини, девица-красавица из моего прошлого, ее муж, pentito этот самый, — может, я еще не вполне оправился от болезни, просто пустился в полубредовое путешествие по Неаполю. Что делать, когда думаешь, будто видишь сон, и в то же время знаешь, что не спишь? Чтобы убедиться окончательно, надо ущипнуть себя? Вот ведь какая глупость, и я все же резко оттягиваю кожу на тыльной стороне ладони. Больно. От щипка остается красное пятно. Это не сон.
