Пицца оказывается длинным, с зауженными вершинами овалом. Хрустящая, слегка подгоревшая по краям, с томатным соусом, который пузырится и шипит. Похоже на кратер вулкана. Делю пиццу на четыре части, беру четвертушку и, сложив вдвое, начинаю есть. Пекарь с явным одобрением кивает мне, затем исчезает и возвращается с кувшином красного вина и двумя стаканами. Наливает вина нам обоим, пьет, пока я ем. Весь разговор, если можно так сказать, состоит из мычания и бормотания, показывающего, как приятно для нас это маленькое пиршество. Со стороны кажется, будто оба мы только что открыли для себя, насколько проста и чудесна жизнь: в жаркий день в прохладной тени попивать недурное красное винцо и есть пиццу (новый мой приятель без возражений принял в качестве угощения последнюю четвертушку). Хочется спросить, что ему известно о процессе pentito, выяснить мнение обычного неаполитанца. Однако прелюдия из «говорите ли вы по-английски?» и прочего нагоняет на меня тоску еще до того, как я начинаю расспрашивать. И потом, есть что-то сильное и притягательное в нашем мужском молчании.
У меня есть еще час до того, когда настанет пора возвращаться. Неплохо бы провести этот час там, где и сижу, но я обещал Алессандро полюбоваться на Замок Капуано. Надо расплатиться, и я прошу conto.[24] Мы с пекарем пожимаем друг другу руки, и я, согнувшись, выбираюсь на раскаленный булыжник тротуара, бесцветный от полуденной жары. Иду к порту: хочется взглянуть вблизи на Неаполитанский залив — вплоть до Соррентийского полуострова и острова Капри.
В порту кипит жизнь. Автостоянки забиты рядами туристических автобусов, повсюду орды американцев, которых легко отличить по особой самонадеянности, невежеству и отсутствию вкуса в одежде. Я обхожу их с тем же опасением, какового они преисполнены по отношению к неаполитанцам. Самые крупные суда у причала отправляются в Палермо, на Сицилию. Жаль, что я не пассажир одного из них. Это было бы лучше, чем возвращаться в Лондон. Пристально разглядываю очередь из отъезжающих, невольно выискивая среди них субъектов, похожих на гангстеров: мне представляется, что судно, идущее из Неаполя на Сицилию, должно перевезти определенную квоту бандитов. Интересно, а что за отношения у этих двух группировок? Когда говорят об организованной преступности, речь идет прежде всего о мафии: всегда о Сицилии, никогда о Неаполе. Это потому, что каморра считается послабее? Не так широко расползлась по миру? Или просто из-за «Крестного отца»? Будь я членом каморры, я бы от этого фильма плевался.
