Стою на Спаччанаполи, солнце клонится к закату. Улица очень длинная, очень прямая и прорезает центр Неаполя, прежде чем взмыться на холм Вомеро и превратиться в точку на самой его вершине: она похожа на стрелу, нацеленную в заходящее солнце. Стою и стараюсь не пропустить момент, когда солнце и острие улицы-стрелы сойдутся. Последняя секунда перед тем, как край солнечного диска коснется земли, длится, кажется, целую вечность, и нет конца ожиданиям: вот-вот сольются! Когда же наконец это происходит, солнце будто лопается и свет хлещет потоком — горячий, белый, густой. Видно, как стремится он по всей длинной Спаччанаполи и только через минуту достигает места, где стою я. Люди вокруг, наблюдающие приближение световой лавины, хватаются за темные очки, приставляют ладонь ко лбу, защищая глаза, наклоняют головы. Невероятно: даже мотоциклы «веспы» сбавляют скорость в поисках закоулка, куда можно свернуть, дабы вновь нырнуть в темноту. В тот миг, когда свет добирается до нас, весь мир исчезает. За доли секунды все в глазах меркнет, окутанное ослепительным светом. Я отступаю в какой-то дверной проем и смотрю, как мимо проходят люди, лишенные четких очертаний, будто призраки в сияющем мареве.
Проходит около минуты, прежде чем свет начинает гаснуть, словно дым, уползая прочь по улице. Бегство его хорошо различимо на брусчатке. Я преследую свет, быстро убегающий от меня, и чувствую себя мальчонкой, догоняющим игрушку, которую тянут за длинную невидимую нить, не позволяя настичь приманку. Уверен, местные глазеют на меня. Не думаю, что бегущая граница тени и света так уж всем отчетливо видна, но я ее различаю. К тому времени, когда я добрался до площади, свет уже настолько рассеялся, что преследовать становится нечего и вокруг меня снова сплошная тень. Охватывает сильное ощущение потери, утраты, даже грусти. Отношу это на счет обострившегося чувства уязвимости, порожденного общим физическим недомоганием: место, прямо скажем, странное и таинственное, здесь не очень-то захочется привлекать к себе внимание. А вот считать случившееся неким знаком мне даже в голову не приходит. Я, положим, вполне могу поддаться очарованию сверхъестественных объяснений реальности, когда они меня устраивают, но, уж конечно же, я не суеверен и отказываюсь верить в то, что погоня за светом по пути, ведущему к мраку, несет в себе какой-то скрытый смысл.
Когда я вхожу, синьора Мальдини стоит посреди маленькой гостиной. Если не считать легкого изменения наклона ее прически, старушка, возможно, так и простояла тут недвижимо с самого утра. Мы неловко приветствуем друг друга. Я улыбаюсь, она кивает. Засим неловкость нарастает, поскольку я в замешательстве соображаю, надо ли просить разрешения пройти к себе в комнату (очень не хочется вести себя как гость, если таковым я не являюсь). Далее я пытаюсь объяснить, что хочу принять душ. Меня препровождают в ванную, показывают, как пользоваться краном, и вручают чистое полотенце.
