Я: "Потому что мои глаза видят то, чего я не могу уразуметь. Ты, Илья, прорицатель, уста Бога, и она, кровожадный ужас. Вы — символ самых крайних противоречий".
И: "Мы реальные, а не символы".
Я вижу, как вверх по дереву ползет черная змея и прячется в ветвях. Все становится мрачным и неопределенным. Илья встает, я следую за ним, и мы молча идем обратно через зал. (159) Сомнения разрывают меня на части. Все это настолько нереально, однако какая-то часть меня тоскует по тому, что я оставил за собой. Смогу ли я вернуться сюда? Саломея любит меня, но люблю ли я ее? Я слышу дикую музыку, бубен, эта знойная лунная ночь, пристально смотрящая окровавленная голова святого (160) — страх охватывает меня. Я вылетаю оттуда. Вокруг темная ночь. Кромешная темнота вокруг меня. Кто убил героя? Не потому ли Саломея любит меня? Люблю ли я ее, и потому убил героя? Она с прорицателем — одно, одно с Иоанном, и со мной тоже — одно? Горе, была ли она рукой Бога? Я не люблю ее, я ее боюсь. Тогда дух глубин заговорил со мной, он сказал: "В этом вы признаешь ее божественную силу". "Должен ли я любить Саломею?" (161)
(162) Игра, которой я был свидетелем — это моя игра, не ваша. Это не ваша тайна, а моя. Вы не можете мне подражать. Моя тайна остается девственной, а мои тайны незыблемыми. Они принадлежат мне и не могут принадлежать вам. У вас есть свои. (163)
Тот, кто входит в свои тайны, должен идти на ощупь, должен прочувствовать свой путь от камня до камня. Он должен принимать ничтожное с такой же любовью, как и достойное. Гора есть ничто, а песчинка содержит королевства, но есть также ничто. Суждения должны отпасть от вас, даже вкус, но прежде всего — гордость, даже если она зиждется на заслугах. Оберните свой гнев против себя, потому что только вы останавливаете себя от поиска и жизни. Игра мистерии мягка, как воздух и неуловимый дым, а вы — грубая материя, что тревожите ее своей тяжестью.
Но пусть ваша надежда, что есть вашим наивысшим добром и наивысшей способностью, ведет вас и служит проводником в мире тьмы, так как она принадлежит сущности и формам того мира (164) [Рис. V (V)] (165)
Сцена мистерии — это глубокое место, похожее на кратер вулкана. Мои глубокие недра — это вулкан, что извергает расплавленную огненную массу из аморфного и неразличимого. Так мои недра порождают детей хаоса, первозданной матери. Тот, кто попадает в кратер, становится хаотической материей, он тает. То, что в нем было сформировано, растворяется и снова связывается с детьми хаоса, силами тьмы, с властвующим и уступающим, влекущим и неодолимым, божественным и дьявольским. Эти силы выходят за пределы того, что мне казалось несомненным, ограничивают со всех сторон и соединят меня со всеми формами и со всеми далекими существами и вещами, через которые во мне развиваются внутреннее вести их бытия и их характер.
