— А в чем конфликт?
— Она сломала его воздушного змея.
— Кого? — с удивлением переспросил я.
— Вот именно. Сломала змея. И он говорит, что ни за что не простит ее.
— Да он просто ненормальный!
— Наоборот. Он очень рассудительный, довольно неглупый и приличный молодой человек.
Итак, Герберт Санбери. Так его звали. И его мать, будучи дамой весьма утонченной, не допускала, чтобы его звали Гербом или Берти — только Гербертом, да и мужа она не называла Сэмом — только Сюмюэлем. Миссис Санбери звали Беатрис, и, когда она обручилась с мистером Санбери и он попытался называть ее Би, она сразу же положила этому конец.
— Меня окрестили Беатрис, — отрезала она. — И я всегда была и буду Беатрис. Для тебя и для всех самых-самых близких.
Она была маленькой женщиной, но сильной, активной и выносливой, с желтоватой кожей, правильными чертами лица и крошечными, бисерными глазками. Волосы, подозрительно черные для ее возраста, всегда аккуратно укладывались в стиле дочерей королевы Виктории, и она не считала нужным менять прическу с тех пор, как выросла настолько, чтобы самостоятельно зачесывать их наверх. Если она и делала что-то с волосами, чтобы поддерживать их первоначальный цвет, то это была ее единственная фривольность, а вообще она не только не пользовалась губной помадой и румянами — об этом не могло быть и речи, но даже ни разу в жизни не припудрила нос. Она всегда носила только черные платья из хорошей ткани, сшитые (маленькой портнихой за углом) без оглядки на моду — по принципу полезности и пристойности. Единственным украшением была тонкая золотая цепочка с малюсеньким крестиком.
Сэмюэль Санбери тоже был небольшого роста и таким же худощавым, как и его жена. А вот волосы имел песочного цвета, к тому же они уже изрядно повылезли, так что ему приходилось отращивать их и аккуратно зачесывать с одной стороны поверх большой плеши. Его светло-голубые глаза светились на бледном, нездоровом лице. Он служил клерком в адвокатской конторе, пройдя все ступени — от мальчика на побегушках до нынешнего солидного положения. Шеф называл его мистером Санбери и иногда просил встретиться с важным клиентом. Каждое утро, вот уже двадцать четыре года Сэмюэль Санбери садился в один и тот же поезд и ехал в Сити, кроме, конечно, воскресений и двух недель отпуска у моря, и каждый вечер тем же поездом возвращался в свой пригород. Одевался он аккуратно, на работу ходил в строгих серых брюках, черном пиджаке и котелке, а, придя домой, надевал тапочки и черный пиджак, который уже так заносился и залоснился, что в нем нельзя было показываться на работе. По воскресеньям, когда мистер и миссис Санбери посещали церковь, он снова надевал свой рабочий костюм и котелок. Таким образом, он выражал уважение ко дню отдыха и одновременно — протест безбожникам, раскатывающим на велосипедах или слонявшимся по улицам в ожидании, когда же откроется паб. Супруги Санбери были трезвенниками из принципа, но в воскресенье, чтобы как-то компенсировать скудный ланч, состоявший из ячменной лепешки с маслом и стакана молока, Беатрис готовила хороший обед с ростбифом и йоркширским пудингом и разрешала мужу пропустить стаканчик пива — для здоровья. Однако в доме она не стала бы держать спиртное ни за что на свете; и вот, после воскресной службы он выскальзывал из дома с кувшинчиком и покупал четвертушку в пабе за углом. Однако ничто не могло заставить его пить в одиночку, и тогда она тоже выпивала стаканчик за компанию.
