— Я больше не буду жить с тобой, как жена.
— Никогда?
Она покачала головой. Он смотрел на нее растерянно. Может, он ослышался? Сердце тяжело заколотилось.
— А обо мне ты не подумала, Дорис?
— А ты обо мне подумал, когда решился привезти меня сюда при таких обстоятельствах?
— Но ты же говоришь, что не осуждаешь меня.
— Так оно и есть. Но то — совсем другое дело. Я не могу.
— Но как же нам тогда жить дальше?
Она опустила глаза, словно что-то обдумывая.
— Вчера, когда ты хотел поцеловать меня в губы, я… мне стало тошно.
— Дорис!
Она вдруг обратила на него взгляд, холодный и враждебный.
— Эта постель, на которой я спала, — та самая, где она рожала своих детей? — Он залился краской. — Гадость какая. Как ты мог? — Она стиснула руки, ее тонкие беспокойные пальцы извивались, как белые змейки. Но она овладела собой. — Решение мое принято. Я не хочу тебя обижать, но есть вещи, которых ты не в праве от меня требовать. Я все обдумала. Только об этом и думала с тех пор, как ты мне сказал, день и ночь, до полного изнеможения. Сперва я хотела тут же уехать. Катер ведь должен быть дня через три.
— А моя любовь ничего для тебя не значит?
— О, я знаю, что ты меня любишь. И я отказалась от этой мысли. Надо нам еще попробовать, и тебе, и мне. Я так тебя любила, Гай. — Голос ее дрогнул, но она не заплакала. — Я не хочу поступать безрассудно. Видит бог, я не хочу быть бессердечной. Ты можешь еще подождать, Гай?
— Я не совсем тебя понимаю.
— Просто оставь меня в покое. Меня собственные чувства пугают.
Значит, он не ошибся. Ей страшно.
— Какие чувства?
— Не спрашивай. Я не хочу говорить ничего, что могло бы сделать тебе больно. Может, я еще с этим справлюсь. Право же, мне этого очень хочется. Я постараюсь, обещаю тебе. Постараюсь. Дай мне полгода. Я для тебя что угодно сделаю, только не это. — Она умоляюще подняла руку.
— Мы ведь и так можем жить мирно и дружно. Если ты меня действительно любишь, потерпи.
Он глубоко вздохнул.
— Хорошо. Принуждать тебя я, конечно, не стану. Пусть будет так, как ты сказала.
Он еще посидел на месте, словно разом постарел, словно ему трудно было двигаться. Потом встал.
— Пойду работать. — Взял шлем и исчез за дверью.
Прошел месяц. Женщины умеют скрывать свои чувства лучше, чем мужчины, и заезжему гостю даже в голову бы не пришло, что Дорис чем-то озабочена. А Гай был явно сам не свой: его круглая физиономия осунулась, взгляд был голодный, загнанный. Он неотступно следил за Дорис. Она была словно бы весела, подтрунивала над ним, как бывало прежде; они играли в теннис, болтали о всяких пустяках. Но ясно было, что она всего лишь играет роль, и наконец, не в силах больше сдерживаться, он опять завел речь о своих отношениях с малайкой.
