— Луис! — позвал Корриган.
Дверь открылась, в комнату вошел слуга.
— Да, Повелитель?
— Позови Власа.
— Слушаюсь, Повелитель-
Слуга ушел, Корриган встал из-за стола и подошел к окну. Взглянул на дворцовую площадь, внизу было тихо и пустынно. Корриган улыбнулся: правильно, нечего зря шляться. При Любомире что ни день был, то праздник — балы, пирушки... Казна по швам трещит, а этот идиот начал чеканить новые монеты с профилем принца Иржи. Хорошо, что теперь все это в прошлом, — Корриган удовлетворенно вздохнул.
Раздался вкрадчивый стук в дверь.
— Вы звали меня, Повелитель?
— Да... — тихо ответил Корриган. Постояв еще несколько секунд у окна, повернулся к почтительно вытянувшемуся Власу. — Вот этот документ,— Корриган взял со стола и протянул Власу лист бумаги, — надо передать Нартову за полчаса до заседания Совета. Желательно без свидетелей. Все ясно?
— Да, Повелитель... — произнес Влас, принимая документ. — А что это?
— В более цивилизованных мирах это называют компроматом, — усмехнулся Корриган. — Я буду не я, если старый болван не отзовет своего сыночка.
— Я понял, Повелитель, — сказал Влас, вчитавшись в строки. — А это все правда?
— Как ни странно, да... — Корриган внезапно замер, словно прислушиваясь к чему-то, его лицо напряглось.
— Что-то случилось? — встревоженно спросил Влас.
— Тише... — не сказал — прорычал Корриган. Его дыхание становилось все тяжелее, по лицу поползли капли пота. — Проклятье...
Он быстро повернулся к окну, вцепился в подоконник, его глаза впились в полосу леса на горизонте.
— Он там... Этот чертов гасклит там...
Корриган медленно повернулся к Власу, тот в
страхе попятился — до того мрачным было лицо Корригана.
— Он рубит мои лианы...
Корриган застонал, прижав ладони к вискам, его лицо исказилось от боли. Снова взглянул на Власа.
— Вон отсюда...
Власа не надо было упрашивать. Даже не поклонившись, он быстро выскочил из кабинета.
Корриган тяжело упал в кресло, откинулся на спинку, трясущейся рукой расстегнул ворот рубахи. Его дыхание было хриплым, лицо стало необычайно бледным, зрачки глаз расширились до предела. Вот он опять застонал, его тело изогнулось от боли. Снова выпрямился, поднял ладони перед грудью. Левую сжал в кулак, правой обхватил ее сверху. Корригана трясло, по его лицу градом катился пот.
— Инглус глатус ирк, — произнес он, глядя прямо перед собой. — Инглус гратос этос... Инглус гратос гламус...
Его голос становился все тише и тише, затем и вовсе сошел на нет, лишь губы Корригана продолжали шевелиться в беззвучном шепоте.
