– Расстроен? – взорвался он. – Расстроен?! Еще бы мне не быть расстроенным!
– Вы опять кричите.
За те секунды, что Розенталь произносил эту ничего не значившую фразу, Тернер успел опорожнить стакан. Он зашипел на Розенталя:
– Вы думаете, я кричу? Погодите, послушайте, что я, как вы выразились, прокричу дальше.
То, что «прокричал» далее Тернер, лишь подтвердило опасения Розенталя, зародившиеся у него в тот самый момент, когда он, сняв телефонную трубку, услышал по-театральному драматический требовательный голос профессора. Розенталю ничего не стоило в любой момент прервать разговор и напрямую спросить Тернера, чего тот, собственно, хочет, но ему нужно было выудить у него как можно больше информации и понять, что именно вызвало у него подозрения.
– Не лучше ли вам сейчас рассказать мне обо всем подробно?
Казалось, Тернеру не хватает еще одной дозы алкоголя, но в конце концов он решился раскрыть источник своего возбуждения:
– Вы лгали мне.
– О чем?
Тернер уже плохо ориентировался в происходящем. Срывающимся голосом он закричал:
– А как насчет?… Не нужно, Розенталь, не нужно! Если вы намерены разыгрывать свои дурацкие игры – пожалуйста, я согласен. Хотите, я начну кричать прямо здесь и сейчас? Что именно? Может быть, слова вроде «Протей»? А как насчет «Пел-Эбштейн-Фармасыотикалс»? А как насчет смерти Миллисент Суит?
Розенталь улыбнулся и в знак того, что сдается, театрально замахал руками:
– Ладно, ладно. Я понял.
– Нет, – продолжал протестовать Тернер. – Это я понял! Вы лгали мне. Вы говорили, что все анализы отрицательные.
Розенталь счел наиболее разумным не перечить своему собеседнику.
– И вы обнаружили, что на самом деле все совсем наоборот.
– Вот именно, черт побери! И тут мне на ум пришел вопрос: как и отчего умерла Милли?
– И вы подумали…
Тернера вновь прорвало. Он навалился грудью на стол и, ткнув пальцем в плечо Розенталя, невнятно прорычал:
– Я понял: Милли была убита Протеем и, скорее всего, я следующий. Может быть, эта моя простуда, грипп, или что там это может быть еще, – последнее, чем я заболею.
По натуре Тернер не был агрессивным человеком, и сейчас, произнося эти слова и подчеркивая их смысл резкими движениями руки, он чувствовал, что бьется о несокрушимую стену. Розенталь по-прежнему оставался бесстрастным, словно лев, хладнокровно взирающий на перепуганную лань. Речь Тернера нисколько не испугала его – на своем веку он повидал и не такое.
– Так чего же в этой ситуации вы хотите от меня? – произнес он, когда Тернер исчерпал свой словарный запас.
