— Кто я такая, чтобы вмешиваться, — она ответила. — И ему же надо отвлечься.
Я, признаться, даже спрашивал себя, уж не предпочитает ли она его в подпитии: быть может, так упрочивалось ее влияние. Джордж убивался несколько больше, чем было необходимо при обстоятельствах отцовской смерти. Хотя доверился он мне лишь несколько месяцев спустя, я уже имел кой-какие догадки, что все случилось не так, как могло казаться. Родственник старой миссис Харди, некто капитан Таккетт, явился в дом в самую ночь события, так вот он мне рассказал, что Джордж вечером перед тем был в самом жалком положении, трясся, нес несусветицу, бормотал почему-то про Панча и Джуди. Ну и потом, конечно, это внезапное водворение Помпи Джонса — утиного мальчишки, как упорно именовала его Миртл, — не говоря уж о собственном ее необъяснимом и странном возвышении: этой отсылке в пансион — будто она дочь семейства.
Миртл теперь была необходима. Старый мистер Харди был мошенник и стервец, и, как это бывает с сыновьями таких людей — тонкими юношами, Джордж совершенно соответственно его любил и боялся. Не будет натяжкой сказать, что Джордж поместил его на пьедестал, и притом довольно высокий. При падении мистера Харди с высоты — они разбились оба. И теперь Миртл суждено было убеждать Джорджа, что он не распался на осколки.
Спустя несколько дней, когда я слонялся по палубе, озирая однообразный простор неба и волн, ко мне прицепился Нотон и завел дурацкий разговор об изготовлении скрипок; какое дерево лучше et cetera. Он их производил, имел процветающее дело, он хвастал, в двух шагах от таможни. Я не любитель музыки, правда, однажды, во время торжеств, посвященных открытию Альберт-дока, мне посчастливилось присутствовать на фортепьянном концерте, неожиданно оживленном тем, что пианист сделал сальто со сцены.
Нотон был достаточно неприятен, когда молол свою непрошеную чушь про инструменты, но скоро стал и вовсе невыносим; он имел наглость поделиться со мною своими соображениями о надвигающейся войне. Невежество его в истории меня бесило, сужденья были плоски. По его мнению, дела наши были в надежных руках.
— И тут вы разумеете, я полагаю, — сказал я, — тех шутов, которым лишь титулы и богатство дали власть в правительстве и в армии?
— Шутов... — пролепетал он.
— Идиотов, ничтожеств, — пояснил я. — Никакое уважение к древним традициям, никакое чинопочитание, пусть самое искреннее, не сделают человека невежественного пригодным для высоких постов.
