— Очень смешно! — подтвердила она.
Помимо происшествия на холме, у Коула были другие причины считать, что день прошел неудачно.
Он не смог ни сосредоточиться на работе, ни дозвониться до Артура Скиллингтона на Гавайях.
Но сейчас, глядя на очаровательную смеющуюся Анну, Коул почувствовал, как исчезают все проблемы. Его губы дрогнули.
— Признайся! — упорствовала она. — Ведь это смешно!
Зародившийся смех вырвался наконец наружу, и Коул оглушительно расхохотался.
Он смеялся от всей души и, обессилев, уткнулся лбом в Анну. Когда они оба успокоились, Коул поднял голову. Легкая улыбка играла на губах Анны, и ее глаза мягко светились, напомнив ему сияние лунного света в ясную зимнюю ночь.
Приподнявшись на локте, он провел пальцем по ее щеке и подбородку.
— Ах, Анна, мне кажется, что я влюбляюсь в тебя.
Эти слова вырвались у него невольно. Ведь ему еще не удалось поговорить с отцом и он не разобрался с ситуацией в «Скиллингтон Ски Шопс». Но Анна так завладела его сердцем, что признание сорвалось с его губ.
Улыбка исчезла с лица Анны. Она нахмурилась и закусила нижнюю губу мелкими белыми зубами.
Молчание, длившееся несколько секунд, показалось Коулу бесконечным. У него замерло сердце. Наконец Анна вздохнула.
— Проклятье!
Коул был опустошен. Его разочарование было так велико, что ему стало трудно дышать.
— Я дам тебе небольшой совет, — произнес он, надеясь, что ему удается скрыть дрожь в голосе. — В следующий раз, когда какой-нибудь мужчина скажет тебе нечто подобное, постарайся найти более гуманный способ разбить ему сердце. — Анна недоуменно моргнула.
— Ты считаешь, что я разбиваю тебе сердце?
Коул тщетно пытался улыбнуться.
— Ты уже разбила его.
— Но я думаю, что тоже влюбляюсь в тебя!
Что-то светлое и обнадеживающее вспыхнуло в его душе, но он не мог позволить себе преисполниться надеждой. Еще рано.
— Тогда почему ты проклинаешь это?
— Потому что мое семейство начнет твердить:
«Мы же тебе говорили!»
Глядя на улыбавшуюся Анну, Коул тоже улыбнулся, и они долго смотрели друг на друга.
Потом он наклонил голову к ее губам. Они пахли мятой и земляникой. Это был сон наяву: мягкие груди, прижатые к его груди, роскошное тело, трепещущее от прикосновений нетерпеливых рук.
Только в эротических фантазиях Коула на Анне не было так много одежды. Он потянулся к пуговицам на ее жакете.
— Что ты делаешь? — слегка задыхаясь, спросила она.
— Раздеваю тебя, — ответил он, расправившись с жакетом и приступая к пуговицам на ее рубашке.
