И генерал-майор продолжает разнашивать жесткие сапоги, чтобы солдаты в окопах не испытывали неудобств.
Ежевечерне с девяти до десяти вечера вся команда сдает десять пар разношенных сапог на интендантский склад и получает десять пар жестких. К следующему вечеру они должны быть разношены.
Перед оберстом Фриком бежит фельдфебель с красными погонами, политический заключенный. Позади — ефрейтор с зелеными, уголовный, а позади ефрейтора — артиллерист с фиолетовыми, религиозный сектант. За ним — ротмистр с белыми, саботажник. Людей с белыми погонами в команде много. Черные погоны лишь у двоих. Эти люди оскорбили фюрера, им наверняка будет вынесен смертный приговор. Оба моряки.
Через полтора месяца пребывания в обувной команде оберcт Фрик еле жив. Ступни его распухли и представляют собой куски кровавого мяса. В тюремном лазарете ему ампутируют два пальца. Обер-лейтенант Вислинг со сломанными ребрами и сотрясением мозга лежит на соседней койке. Он слишком часто падал в обморок на плацу. Ефрейтор, который командовал маршировкой, пребывал в дурном настроении. Но заключенным не позволяют оставаться в лазарете надолго.
Хромая, с искаженными от боли лицами, оба офицера являются в оружейную мастерскую для временной легкой работы, от которой любой заключенный в Торгау предпочел бы уклониться.
После двух недель работы в мастерской их отправляют в команду выздоравливающих, где муштра идет с раннего утра до позднего вечера.
На одной из окружающих плац стен написано большими белыми буквами:
GELOBT SEI, WAS HART MACHT[41]
Во всех военных тюрьмах не было ничего хуже появления Железного Густава. Этот внушавший ужас гауптфельдфебель из Торгау ходил по лазарету бесшумно, словно ангел возмездия. Его одинаково страшились и заключенные, и служащие. Опытные люди, проведшие долгое время по ту или другую сторону запертых дверей, утверждали, что если Железный Густав смотрел на человека больше трех минут, несчастный падал замертво. Взгляда холодных, голубых глаз Железного Густава было достаточно, чтобы кровь застыла в жилах. Необычным у этого невысокого, крепко сложенного, жестокого гауптфельдфебеля был голос, напоминающий звучанием треск ломаемых сухих палочек. Он всегда употреблял как можно меньше слов. Но каждое слово содержало в себе столько, сколько целая книга. Понять слова, вылетавшие из сурового рта Железного Густава, мог даже умственно отсталый глухонемой. Он никогда не кричал, как другие унтер-офицеры. Если ты не стоял вплотную к нему, то мог не расслышать, что он говорит. Но в этом не было необходимости.
