И снова провал. Снова какой‑то разговор, мне не удается уловить его суть, хотя некоторые слова кажутся понятными. Скалы все так же сливаются в серо‑коричневую пелену под крыльями истребителя, перемежаясь иногда бурлящими среди камней речками или клочками равнины, засаженной ровными рядами деревьев. Временное помутнение, и вот – новая картина.
Мы над городом. Истребитель ведет отец. Он сосредоточен и очень серьезен, он что‑то рассказывает мне, но я по‑прежнему не могу понять большую часть слов.
Под нами – круглые крыши, неподвижные кроны деревьев. Повсюду почему‑то валяется цветное тряпье. На пыльных улицах блестящие лужи и большие сальные пятна. Сначала кажется, что в городе ни души. Но вот мы опускаемся ниже, и мне становится виден человек, ползущий между домами. Он хватается пальцами за камни мостовой, подтягивает свое тело, а затем замирает, собираясь с новыми силами. Чуть позже я нахожу взглядом и других людей. Некоторые просто лежат, раскинув руки, некоторые неподвижно сидят, привалившись к стенам и деревьям. Трудно понять, жив ли кто‑то из них.
И, вдруг я понимаю, что тряпки, лежащие рядом с сальными пятнами, – это одежда. А сами пятна – это… люди. То, что от них осталось. Пятна и лужи. Меня мутит. Отец продолжает говорить – тихо, монотонно, непонятно…
Дальше – словно трещина в памяти. Мешанина звуков, движений, эмоций. И вдруг я вижу небо. Линия горизонта то появляется, то исчезает из поля зрения. Наконец становится ясно, что истребитель мчится, выделывая лихие виражи. Что‑то случилось. Я вцепился в кресло, отец молчит, заставляя машину лететь вперед по сложной траектории. В какой‑то момент мы меняем направление полета, и я успеваю увидеть причину нашей паники.
Огромная черная клякса катится по небу, полыхая пятнами голубого света. Во второй раз мне удается получше разглядеть это, и становится ясно, Что оно похоже скорее на паука, чем на кляксу. На исполинского механического паука – на правильном шестиугольном теле шесть одинаковых изломанных лап‑отростков.
Через равные промежутки времени наш истребитель вздрагивает, и от него с шипением отделяются большие сверкающие звезды, которые уносятся в стороны и гаснут где‑то за пределами поля зрения. Я понимаю, что мы стреляем, но почему вбок, а не в черного паука?
Меня начинает трясти, я хватаю отца за руку. И с ужасом понимаю, что вместо его крепких упругих мышц моя ладонь натыкается на что‑то мягкое, похожее на плохо надутый воздушный шарик. В это время с нашим истребителем начинают происходить странные вещи. Он то свистит, то кашляет и опускается все ниже, закручиваясь, как волчок. Я боюсь повернуть голову и посмотреть на отца – вместо него на соседнем кресле растекается ручейками крови и жира страшная неподвижная кукла.
