Дети ржавчины | страница 12



Почему? Не знаю точно. Сначала думал, что в день похорон я изменился настолько, что стал другим человеком. А потом понял, что они тоже по‑своему любили Надежду…

Катенька сидит грустная. Она жалеет, что затеяла этот разговор. Мне хочется ее утешить.

–  Катенька! – зову я. – Хочешь, я покажу тебе Зазеркалье?

–  Разве я похожа на маленькую девочку, – обиженно говорит она, – чтобы рассказывать мне сказки?

–  А разве я похож на сказочника? А ну, вспомни, где я работаю?

Ее глаза мгновенно просыхают и вспыхивают чудесным светом. Она обожает, когда я рассказываю про свою работу. И не упускает случая притворно удивиться – как мог такой зануда, как я, попасть на загадочную и увлекательную службу в Ведомство.

Мы идем в прихожую и останавливаемся перед зеркалом.

–  Что ты видишь в нем, Катенька?

–  Себя. И тебя.

–  Но ты не можешь видеть себя там, потому что ты здесь, рядом со мной.

–  Ну, то есть свое отражение.

–  Верно. А что такое отражение?

Она с беспомощной улыбкой заглядывает мне в глаза, пытаясь увидеть там, что за тайну я сейчас ей открою.

–  Отражение – это просто картинка на поверхности зеркала, ты согласна?

–  Ну… Да.

–  А теперь – принеси фотоаппарат. Катенька улетает в комнату и быстренько возвращается с аппаратом.

–  Итак, – говорю я с видом фокусника, – отражение – не более чем картинка на стеклянной плоскости. От нас до плоскости зеркала – примерно полтора метра. Наводим резкость…

Я кручу лимб объектива и через секунду вижу резкое изображение рамы зеркала и нескольких засохших пятнышек лака для волос, прилипших к стеклу.

–  Поверхность зеркала – в резкости. Убедись сама, Катенька.

–  Да, – она смотрит в глазок «Зенита». – И что?

–  А теперь посмотри на свое отражение!

–  Та‑ак. Ой, нерезко! А почему?

–  Да потому, что твое отражение не на поверхности! Оно в глубине зеркала, понимаешь? Оно – в Зазеркалье.

–  Здорово! – восхищенно говорит Катенька. – Но почему?

–  Не знаю. Мое дело – находить и описывать Явления. А объясняют их совсем другие люди.

–  Здорово, – зачарованно повторяет она. – Надо будет Вовке показать.

Вовка – ее сын. Я его от всей души не люблю. Вернее, разлюбил. Раньше это было очаровательное игривое существо, которое постоянно баловалось и шкодило, а будучи застигнутым, с громким визгом и смехом убегало и пряталось под диван или за кресло. Теперь это маленький тиран и скандалист, который умеет только требовать, требовать и требовать… Он не виноват. Это безотцовщина.