В одном из аулов на своем длинном пути переписчики удостоились чести видеть одного из тех, на кого работала вся округа, ибо всю округу держал в руках этот человек. Звали его Нурмагамбет Сагнаев, но за глаза все называли его Паном — за надменность и высокомерие.
Их пригласили в белоснежную двукупольную юрту. «В передней, безлюдной, половине были разостланы ковры и узорчатые кошмы. Джигит молчаливым жестом пригласил нас дальше. Войдя во вторую юрту, мы увидели дивную роскошь. Здесь не было и клочка величиной с ладонь, который не был бы застлан пестрым шелковым ковром. На стенах висели бархатные ковры, блестел атлас, светлело серебро. У самой стены полукружьями высотой с аршин возвышалось нечто вроде скамьи, застеленной дорогими коврами, обшитыми снизу бахромой с кистями… На почетном месте поверх ковров лежат шелковые одеяла. Гость, по желанию, может располагаться на этих одеялах либо садиться на ковровую скамью. Справа от почетного места под балдахином из синего шелка мы увидели поблескивающую металлом кровать и сидящего на ней Нурмагамбета. Кроме него, в юрте никого не было. Пан восседал неподвижно и безмолвно, как идол. На голове его покоилась бобровая шапка, на носу поблескивали очки в золотой оправе, на плечи был накинут халат из серого сукна с воротником темно-рыжего бархата, под халатом виднелся бешмет из того же дорогого серого сукна. На ногах глянцевито блестящие ичиги в галошах. Рукой в белоснежной перчатке Пан поигрывал небольшой серебряной тростью. У него жгуче-черные борода и усы, на вид ему уже перевалило за пятьдесят. Когда мы, озираясь на роскошное убранство, вошли и поздоровались, Нурмагамбет степенно поднялся и ответил на приветствие невнятным голосом, словно не желая утруждать себя громкой речью…»
Перепись оказалась делом нелегким. Переписчиков встречали радушно, но и настороженно. Как знать, зачем понадобилась эта перепись? Редко кто давал точные сведения, большинство темнили.
А тут еще пришло разъяснение от акмолинского губернатора по высочайшему указу императора о мобилизации казахов от девятнадцати до тридцати одного года на тыловые работы. Разъяснение читали по аулам. Поползли слухи, что царь гонит казахов на войну. Женщины плакали, мужчины готовились отстаивать свои права с оружием в руках.
«Лучше принять смерть на земле, где мы родились, чем идти на войну, — говорили джигиты, седлая коней. — Пойдем войной против царя, который не сдержал свое слово».
