А другие только воздевали руки к небу и восклицали:
— Велик аллах, сколько он создал чудес!
Когда мы пытались объяснить, какую угрозу таит каждая капля воды из грязных колодцев, паломники только невозмутимо пожимали плечами:
— Иншалла!.. Если угодно аллаху!..
Да, снова и снова мы убеждались, что чума прежде всего болезнь социальная. Как уничтожить ее, когда в нищих селениях нет ни школ, ни больниц, от всех болезней пользуют доверчивых людей наговорами и травами местные знахари — табибы? Не удивительно, что «черная смерть» издавна властвует в этих местах.
Может быть, все дело только в этом? Может быть, при таких условиях чума губит здесь людей хронически, постоянно, просто ускользая от внимания редко посещающих эти селения врачей?
А потом болезнь отправляется отсюда, выбрав удобный момент, за тысячи километров в дальние края. Купцы везли ее, невидимую, в Бухару, радуясь уже близкому дому. Но как часто радость их оказывалась недолгой! Из чужих краев они приносили в родной дом и смертельного врага, не знающего пощады.
Если в Джидде на раскаленном аравийском берегу сходились морские пути паломников и оттуда корабли могли развезти чуму по всему свету, то здесь, в Персии, причудливо переплетались караванные тропы мусульман, отправившихся из самых различных стран на поклонение в Мекку. Пешком через высочайшие перевалы Гималаев добирались сюда индийцы. Шли, славя аллаха, турки, кавказские горцы, татары из далекой Казани. И разносили повсюду невидимую «черную смерть».
Многое стерлось в памяти, но никогда не забуду я одну необычную встречу того давнего путешествия по персидским караванным путям…
Поздно вечером добрались мы до благословенного Шираза, о котором Даниил Кириллович уже давно прожужжал мне все уши.
— Это же древний город поэтов. Тут похоронен Саади… Надо непременно побывать на его могиле. Знаешь, что на ней написано? — И, закрыв глаза, Заболотный торжественно произносит нараспев: — «Он отдал свое сердце земле, хотя и носился по свету, как ветер… Как ветер, который после его смерти развеял по миру благоухание цветущих роз его сердца. Прекрасна жизнь, потраченная на то, чтобы обозреть всю красоту мира и оставить после себя в нем чекан души своей…» А, каково сказано?!
И вот мы подъезжаем к Ширазу. Теплая ночь укрыла всю городскую грязь и, пожалуй, даже меня начинала настраивать на какой-то лирический лад. Вдоль белой от пыли дороги неподвижно выстроились высоченные тополя. Лунный свет серебрил их голые серые стволы, словно колонны какого-то храма, мягко и трепетно заливал призрачным сиянием уснувшие сады. Оттуда, из-за глиняных дувалов, доносился пряный запах цветов и влажной, прогретой земли. И, конечно, как полагается, в садах щелкали, заливались воспетые поэтами знаменитые ширазские соловьи…
