Обмѣнявшись привѣтствіями, какъ глава своего каравана съ главою или выборнымъ пришедшаго, я предоставилъ дальше слово Юзѣ, приказавъ ему пригласить караванъ къ «благодатной и волшебной струйкѣ воды, которую послалъ Магометъ на помощь усталому путнику», — такъ полагается величать въ пустынѣ даже самую ничтожную лужу воды, хотя бы ее едва можно было пить. Наше приглашеніе не было впрочемъ необходимо, потому что бывалый предводитель хаджей безъ насъ зналъ, что не нужно проходить мимо хорошаго источника, когда онъ стоитъ на самомъ пути.
— Эль-хамди-лилляхи! — было единственнымъ отвѣтомъ со стороны араба.
Мой Юза что-то еще сказалъ, должно быть, очень хорошее, предводителю хаджей, такъ какъ этотъ послѣдній послѣ того обратился къ своимъ спутникамъ съ нѣсколькими словами, на которыя они отвѣчали дружнымъ — машаллахъ (да будетъ восхвалено имя Господне)!
Караванъ сталъ подходить еще ближе къ намъ и расположился шагахъ въ двадцати отъ нашей стоянки. Безъ всякихъ усилій со стороны вожатыхъ, верблюды стали, согнули колѣни жалобно заревѣли, какъ бы прося, чтобы сняли скорѣе грузъ съ ихъ, натертыхъ до крови, спинъ и горбовъ. Нѣсколько десятковъ всадниковъ медленною и важною поступью сошли со своихъ сэрджъ (нѣчто въ родѣ верхового сѣдла) и сняли разное тряпье, служившее имъ подстилкою. Затѣмъ стали разгружать животныхъ съ тою величественною медленностью и неторопливостью, какою отличается житель востока отъ юркаго, суетливаго европейца.
Несмотря на всевозможныя восклицанія и привѣтствія, сыпавшіяся вокругъ меня и обращенныя, разумѣется, ко мнѣ, на которыя бойко отвѣчалъ Юза, я стоялъ, какъ вкопанный, и не спускалъ глазъ съ разгружающагося каравана. Полный напряженнаго вниманія, я только и видѣлъ темно-бронзовыя, загорѣлыя, большею частью испитыя, лица, освѣщенныя огненными глазами, сурово глядѣвшими изъ подъ черныхъ съ поволокою длинныхъ рѣсницъ… Цѣлая коллекція всевозможныхъ типовъ предстала предо мною, и сердце мое дрогнуло отъ пріятной возможности видѣть и сравнить цѣлый рядъ типическихъ физіономій, принадлежавшихъ къ самымъ разнообразнымъ областямъ мусульманскаго міра. Въ первую же минуту я уже началъ различать представителей различныхъ мусульманскихъ націй, и струнка этнографа первая заговорила во мнѣ, едва я успѣлъ оправиться отъ изумленія, овладѣвшаго мною, когда вокругъ нашего тихаго становища закопошился многочисленный людъ. Даже не вѣрилось, чтобы полчаса тому назадъ мы были одни въ мертвой пустынѣ, безъ всякой надежды увидѣть лицо человѣческое, — и вдругъ очутились въ большомъ обществѣ, подобныхъ вамъ, странниковъ. Прошло съ четверть часа, и я уже освоился съ своими новыми товарищами настолько, что пересталъ чуждаться ихъ и съ любопытствомъ разсматривалъ эту смѣсь народностей. Рядомъ съ величавымъ туркомъ, одѣтымъ въ великолѣпную чалму и въ широчайшихъ шальварахъ, выступалъ стройный, закутанный въ бурнусъ, сынъ аравійской пустыни, съ мускулами, какъ бы вылитыми изъ стали; рядомъ съ гибкимъ и юркимъ египтяниномъ выдѣлялся черный лоснящійся суданецъ, — эѳіопъ въ полномъ смыслѣ этого слова, съ бѣлыми, словно слоновой кости, зубами, желтоватыми зрачками и курчавыми жесткими волосами; кромѣ этихъ преобладающихъ типовъ, въ караванѣ хаджей были и другія народности, которыхъ трудно было распознать точно съ перваго взгляда. Съ чувствомъ, понятнымъ этнографу и антропологу, я разсматривалъ эту смѣсь народностей, и отыскивалъ сходства и различія, проводилъ параллели, устанавливалъ антропологическія характеристики. Скоро, однако, мое вниманіе было отвлечено новою оригинальнѣйшею личностью.
