— Благодарю, друг мой, благодарю, но теперь прощай.
— До скорого свидания.
— Да, до скорого свидания.
— Ты будешь говорить мне, в каком положении дела?
— Даю тебе слово.
Молодые люди расстались.
Анри пешком пошел через площадь Карусель, а Этьен сел в проезжавший мимо фиакр.
ГЛАВА 4
Мадам Монетье, или, лучше сказать, мадам Леруа, жила со своими детьми в маленькой квартире на третьем этаже скромного дома на улице Нотр— Дам-де-Шан, в Люксембургском квартале.
Квартира состояла из четырех комнат: столовой и вместе с тем гостиной, двух спален и кухни.
Она была меблирована очень просто, но во всем царствовали порядок и чистота.
Переступив порог, вы бы чувствовали, как вас обволакивает печаль. Абель, брат Берты, уже два месяца лежал.
Он был очень красив, но нельзя без сострадания смотреть на его лицо, такое молодое и уже отмеченное печатью смерти. Оно было бледно, только на впалых щеках виднелось по красному пятну. Глубоко ввалившиеся глаза сверкали лихорадочным огнем. Худоба его была невероятна.
В ногах постели, в кресле, сидела пожилая женщина; сложив руки, она молча глядела на больного.
Этой женщине было самое большее сорок пять лет, но ее плохое здоровье, беспокоившее Этьена Лорио, давало ей вид шестидесятилетней старухи.
Молодая девушка двадцати двух лет, казавшаяся, напротив, самое большее лет восемнадцати, с большими голубыми глазами, прелестная, несмотря на бледность, молча стояла у изголовья постели.
Это была Берта.
Абель сделал легкое движение и пробормотал:
— Я хочу пить.
Берта взяла склянку с лекарством, налила его в мельхиоровую ложку и затем, приподняв левой рукой больного, поднесла ложку к его губам.
— Выпей, мой дорогой, — сказала она.
Больной улыбнулся и едва слышно прошептал:
— Благодарю.
Он с жадностью выпил поднесенное лекарство.
Питье, прописанное Этьеном, сейчас же произвело свое действие. Абель, казалось, несколько окреп: лихорадочный огонь в его глазах погас, он приподнялся сам, почти без усилий, и, взяв за руку сестру, прошептал:
— Берта, как ты добра!
Эти простые слова вызвали слезы матери и дочери.
— Вы плачете, — печально сказал Абель, — отчего?… Разве я чем-нибудь огорчил вас?
— Ничем, мой дорогой, — ответила Берта, вытирая глаза и целуя больного. — Ты ничем не можешь нас огорчить, но мы печалимся из-за твоих страданий.
Абель сделал отрицательный жест.
— Успокойтесь, я совсем не страдаю. С тех пор, как доктор почти вылечил меня от кашля, я чувствую себя гораздо лучше и, наверное, скоро поправлюсь… Поэтому вытрите глаза и подойдите поцеловать меня.
