Аккуратненько.
Сякконец кивнул, подвигаясь и освобождая место рядом с собой. Он был хрупок и изящен, словно редкое насекомое. В сравнении с ним девушки выглядели бабищами с лесного хутора.
– Кавабата, – представился он. – Яцуо Кавабата, третий курс.
И, сложив ладошки перед грудью, добавил:
– Ваш покорный слуга.
Трава под босыми ногами – мягкая, как пух. Ступать по ней – одно удовольствие. По голубизне небес – перья нежнейшего пурпура. Они темнели к горизонту и стекали вниз размывами киновари. Так бывает на закате. Еще поодаль объявился храм, древний даже на вид. Храм, закат в три часа дня, пуховая мягкость травы…
Да ведь с нее уже «сорвало шелуху»!
Линда, стоя в пяти шагах от Регины, озиралась с не меньшим удивлением. Напротив ждали Кавабата и девушка-сякконка: белоснежные кимоно, пояса цвета болотной воды. Увидев, что их заметили, студенты поклонились – и в руках у обоих возникло оружие. У Кавабаты – узкий, чуть искривленный меч; у девушки – пика в ее рост, с блестящим лезвием на конце. Формой лезвие повторяло меч Кавабаты, уменьшенный вдвое.
«„Без шелухи“ и с оружием? Это мы проходили. Правда, Ли?»
«Правда, Ри. Повеселимся?»
Пальцы легли на отверстия флейты, знакомые с детства. Прошлись по ним, словно по сенсорам, набирая нужный код – мгновением позже Регина уже сжимала боевой шест. Не такой, как древко пики у сякконки: толще и длиннее на локоть, с набалдашниками из темной бронзы. Краем глаза она успела заметить, как Линда срывает с плеч вязаную шаль, и та, развернувшись, превращается в ловчую сеть со свинцовыми гирьками по краям.
«Готовы?» – вопрос.
«Да,» – ответ.
Кавабата молнией преодолел разделявшее их расстояние. Полыхнул высверк стали: рядом, у самых глаз. Регина едва успела качнуться в сторону. Опоздай она на долю секунды, и «пляска дедушки Ау» была бы ей обеспечена. Аккуратненько, значит? Держись, красавчик! Шест пришел в движение, быстро «набирая обороты». Со зловещим гулом он рассекал воздух, превратившись в размытую тень. В гуле слышалась мелодия флейты: ласковая, тяжелая. Она обещала тишину и покой. Дай только мне войти в одно ухо, а выйти в другое, убеждала мелодия. И – райское блаженство… Но маленький сякконец оказался на удивление прытким. Он скакал кузнечиком, кошкой припадал к земле, птицей взлетал к облакам; бил острым клювом, норовя концом клинка достать запястья рук, сжимающих шест… Здесь, «под шелухой», Кавабата неприятно напоминал «белого рыцаря» Фому.
