Память о будущем | страница 39
– Ничего, научишься, – подбодрил меня старик, когда я попытался пробежаться на этих, с позволения сказать, лыжах. Лыжных палок нет, поэтому я несколько раз завалился набок. Мешало всё – и кочки с сугробами, и сами лыжи. В общем, как в старой пословице про танцора. Но прошло чуть больше часа, и я начал усваивать эту нехитрую науку. Лыжи уже не мешали, набок меня не заваливало. Запыхался, конечно, но кто обещал, что будет легко? Пока я осваивал этот новый для меня способ передвижения, дед вытащил из сарая небольшие сани. Даже не сани, а лёгкие нарты. Как объяснили, их таскает за собой охотник. Удобно – лучше, чем на спине поклажу тащить. А если ещё добыча? Сдохнешь по дороге.
По планам, уходили мы на два дня. Когда Борисыч сказал слово «план», то даже сам усмехнулся. В ответ на мой непонимающий взгляд объяснили, что глупое занятие – планировать такие вещи, как охота. Бывает, что в срок можно обернуться, а случается, что и за неделю не управишься. Тем более в это время года. Идёшь – солнце светит, тепло. Не жизнь, а праздник. А через несколько часов накроет пурга, и всё – вставай лагерем и жди, пока не распогодится. И если бы только пурга! Самые главные враги человека – это туман и мокрый снег. Снег не зимний – тяжёлый. Липнет к одежде, тает, увлажняя одежду и забирая драгоценное тепло. С туманом ещё хуже. Ещё викинги говорили, что туман не только искажает мир вокруг нас – он, как змея, вползает в души и лишает людей разума…
Выход назначили на четыре часа утра. Старик после того, как решил взять меня с собой, стал более разговорчивым. Он мне и объяснил причину такого раннего выхода. Днём снег таял, а по ночам ещё подмораживало, поэтому на снегу образовывался крепкий слой наста. Идти по такой корке легче. Когда часиков в двенадцать начнёт таять – встанем на дневку и окрестные капканы проверим, если дойдём до нужной точки.
Поужинав и сменив повязки Сергею, мы улеглись спать. Мне не спалось. Как ни крути, но завтра я выходил в новый мир. Пусть недалеко, но это маленькое начало моего пути. Кто сейчас знает, куда меня ещё забросит?
VI.
Не знаю, может, я ошибаюсь. Мне начинает казаться, что по утрам все, даже самые прожженные циники и злобные пессимисты, становятся оптимистами. Потому что нельзя иначе. Есть в весенних рассветах что-то такое – жизнеутверждающее. Ещё лежат сугробы, по ночам скрипит подмёрзший снег, но жизнь уже возрождается. Вопреки всему, обесценивая все эти глупые фразы о скоротечности бытия. И вновь над зубчатым краем леса поднимется багряное солнце, пронзит кружево заснеженных деревьев и рассыплется по снегу мириадами ослепительных искр. И так будет всегда. Вечно. Даже тогда, когда на земле не останется людей, способных понять эту красоту. Один мой приятель убеждал, что никто так не ценит рассветы, как художники и ночные сторожа. Наверное, был прав, чертяка эдакий. Тем более что в студенческую пору он подрабатывал и сторожем, и художником.