Кое-где в стенах были устроены окна и что-то вроде небольших балконов; к ним, вплетаясь в "паутину", тянулись какие-то трубки и провода. Другие концы трубок и проводов уходили вниз, погружаясь в дышащую биомассу. Денис пытался дотянуться до какой-нибудь из трубок, и однажды это ему удалось. Но эластичная трубка натянулась под его тяжестью и лопнула, разорвавшись. Денис схватился за другую трубку, однако и та натянулась и лопнула. Денис, как акробат, схватился за третью, с неё перекинулся на четвёртую. Все трубки, за которые он хватался, растягивались и рвались, но благодаря им его падение ещё больше замедлилось.
Денис падал и одновременно бился в мешанине нитей, трубок и проводов как пойманная в паутину муха, рвал всё, за что мог схватиться, из порванных трубок выплёскивалась какая-то вонючая жидкость, из размыкавшихся проводов вырывались фейерверки ослепительных вспышек. Этими вспышками наполнилась вся шахта, и биомасса внизу, как будто почуяв неладное, начала вдруг быстро набухать и темнеть. Зрелище было настолько жуткое, что Денис не решался посмотреть вниз. Самое страшное, что он никак не мог удержаться на этих непрочных трубках и проводах — его падение продолжалось. В довершение несчастий на одном из балкончиков появился брак в чёрной мантии. "Всё, я — зомби", — успел подумать беглец. Его пальцы отцепились от трубок, и он уже без всяких мыслей полетел вниз.
Он не почувствовал, как упал, продравшись сквозь трубки и провода, прямо на волнующуюся биомассу и как она сразу сомкнулась над ним, втянув его в свою глубь.
А потом в его затуманенном сознании стали всплывать обрывки каких-то видений и образов. Сначала это походило на мозаику из знакомых и полузабытых лиц, картин детства, юности, армейской службы, миров, на которых он побывал. Обрывки становились всё отчётливее и наконец перед его мысленным взором начали раскрываться наиболее яркие и значимые, чем-то запомнившиеся ему картины прожитой жизни. Денис не понимал, да и не отдавал себе отчёта, почему всё это так живо и последовательно всплывает в его памяти. Это происходило помимо его воли, и, что самое удивительное, у него было чувство, будто он смотрит на всё это глазами постороннего человека, как будто воскрешаемые картины его жизни имели отношение не к нему, а к кому-то другому.
Это чувство причастности и одновременно отстранённости постепенно росло. Какой-то другой Денис Плетнёв хотел узнать о жизни настоящего Дениса Плетнёва, и этот настоящий передавал другому информацию о себе.
