Она услышала вдруг какое-то бульканье, вздрогнула, пригляделась и засмеялась: в камине, ловко подвешенный над огнем на крюке, в проволочной сетке стоял обыкновенный закопченный чугунок, и в нем варилась розовая, хорошо отмытая картошка.
Чугунок выкипал, она взяла с полу медный чайник, долила в него воды; влезла в огромный шубинский халат, распустила, повыдергав шпильки, волосы и стала их подсушивать, время от времени подкладывая в огонь березовые чурбачки.
Это была особая комната. Здесь хозяин все сделал своими руками. Она вдруг подумала о том, как ужаснулся бы отец, увидев ее в этой берлоге, где-то на окраине, среди рабочих казарм и дровяных трущоб Малой Охты, в таком непристойном виде, но сама она, как это ни странно, ничего необычного в этом не видела.
Почувствовав, что кто-то на нее смотрит, обернулась и с удивлением увидела, что из-за перегородки вышла коричневая охотничья собака, с длиннющими ушами, совершенно седой мордой и ревматическими старческими лапами. Собака на нее смотрела печально и то и дело устало вздыхала.
— Ты кто? — опросила она.
Собака пришла к ней, улеглась рядом, положив голову на передние лапы, тотчас же уснула.
Ольга запустила пальцы в шелковистую шерсть на загривке спаниельки и сама задремала, глядя на прыгающий огонь в камине.
Вздрогнула от стука в люк:
— Ау, Лялечка! К тебе можно? — услышала она голос Томилина.
Она сдвинула кресло, откинула дверцу. Снизу всплыла распроборенная темная голова Томилина, фуражку он держал в зубах. В руках же нес множество свертков и упаковок в синей магазинной бумаге. За ним из люка ловко, несмотря на громоздкость, выбрался и Шубин. Он тащил корзину, из которой выглядывали горлышки черных остроконечных портерных бутылок и большой куль с красными вареными раками. Шубин выглядел сконфуженно. Он был уже переодет в тужурку, но без погон, черную косоворотку, белые летние брюки и шитые золотом домашние туфли татарской работы с загнутыми носами.
Ольга усмехнулась про себя: она поняла, что он второпях хватал из одежды что попадется, и приятно удивилась этому — всегда приятно, когда приводишь кого-нибудь в такое смятение.
Она думала, что за ними никто более не явится, но на лестнице внизу послышался знакомый кашель, в люке всплыла махонькая плешь на макушке, блеснуло золоченое пенсне, зашуршала обширная шуба на хорьках, и перед дочерью предстал удивленный доктор Голубовский.
Он нес на плече ее, Лялино, демисезонное пальто, а в руках меховой капор и обширный набитый сак.
