Мечтала по-глупому: наступит час, и там, вдали, на рельсах вспыхнет белый клуб паровозного пара, в лязге и грохоте подкатит эшелон, сойдет с подножки перепоясанный ремнями Щепкин в желтой кожаной тужурке и фуражке с очками, козырнет, обнимет и закричит, оборачиваясь на вагоны, гулко: «Слуша-а-ай мою команду! Разгружать аппараты, ставить авиапалатки! Аэродромной команде рыть погреб для боезапаса! Обеспечить воду!»
И как когда-то в Астрахани, в один час преобразится козий выгон в аэродром. Вздуются, заполощут под ветром на растяжках авиационные палатки, пронизанные солнцем, светлые, как паруса; заперхают, затрещат, запоют басами моторы, лягут на траве полосы от аэропланных колес, в легком беге, в лоб упругому ветру, заскользят желто-серые «де-хэвиленды» и Данин юркий зеленый аппарат с алыми звездами на крыльях — и все это будет, обязательно должно быть, не имеет права не случиться!
Нет, не случилось…
В конце мая сожгли во дворе лазарета соломенные матрацы, вывезли нары, в помещение переселялась уездная типография. Маняше выдали из каптерки то, что еще оставалось. Выбирать не из чего, пришлось довольствоваться кавалерийской шинелью в скатке и жеваной от стирок, на три размера больше гимнастеркой. Вместо сапог выдали битые бахилы. Чулок не было, юбку же из старой плюшевой занавески ей заранее сшили сердобольные санитарки. Маняша переоделась, взглянула на себя в осколок зеркальца и определила: «Чучело!»
Из имущества ей выделили парусиновый матросский мешок с медными дырочками и шнуровкой. В нем болталась буханка хлеба и два вяленых чебака, туда же она затолкала и шинель.
— Как же ты до своей Астрахани, до дому до хаты дочапаешь? — сочувственно заметил фельдшер.
— У меня муж в Крыму! Я к нему, — горячо заверяла она.
Он уставился на Маняшу остолбенело. Весь лазарет чуть ли не наизусть выучил ту вырезку из врангелевской газеты, где сказано было: «Карающая десница возмездия настигла изменника Присяги и Отечества, бывшего поручика четвертого корпусного авиаотряда, переметнувшегося к большевикам, некоего Д. С. Щепкина! На месте падения красного аэроплана образовалась лишь могильная яма! Такое ожидает каждого! Добро пожаловать, господа красвоенлеты! Могил у нас на всех хватит! Веревок тоже!»
Маняша объясняться с ним не стала. Простилась с санитарками, замотала потуже косынку, двинулась на станцию. Однако и на вокзале на нее воззрились, как на сумасшедшую.
— Тебя тиф, видать, по черепушке, девка, так трахнул, что ты уже вовсе не соображаешь! — рассудил комендант. — Поезда через нас на Севастополь случаются раз в месяц по обещанию! Паровозов нету, вагонов нету… Угля тоже нету! Разруха… Это не война, это даже похуже! Хочешь ждать — жди!
