Под стеной наших конюшен — коновязь — ряд бетонных кормушек с кольцом для привязи. Вес каждой — около ста пятидесяти килограммов. Бывало, Дикарь сорвет кормушку и мчится галопом к домам начсостава. Женщины визжат, дети бросаются в подъезд. К Дикарю не подступиться. Кормушка на чембуре раскачивалась и могла зашибить на смерть.
Только один человек управлялся с Дикарем — сержант сверхсрочной службы Луценко, ведавший фуражным складом и каптеркой — помещением, где хранилась амуниция. На нем списанное курсантское обмундирование, тщательно отремонтированное, сапоги со шпорами. Опрятный, чисто одетый, затянутый ремнем сержант выглядел безупречно, как полагалось младшему командиру, держался всегда тактично и среди курсантов слыл бывалым парнем и знатоком жизни. Все свое время начальник склада — он же фуражир — проводил на конюшне либо рядом, в кузнице. Никто не мог сказать, когда он занимался личными делами — ежедневно являлся к подъему лошадей, в пять тридцать, и уходил после отбоя.
Всякий раз, когда сержант Луценко переступал порог конюшни, Дикарь настораживался, уши — торчком, будто слушал звон сержантских шпор. Окликнув жеребца, сверхсрочник заходил в стойло, иногда подбросит в кормушку полсовка овса.
Обыкновенно Дикарь шалил по утрам. Сержант, если бывал поблизости, без особого труда умел усмирить коня и спокойно направлял, куда следовало. Но когда Дикарь срывался, то на свободе он уже не признавал никого.
Нередко из-за Дикаря задерживалась утренняя чистка. Нарушение распорядка дня приравнивалось к серьезным происшествиям и долго потом служило предметом для толков. Тем не менее курсанты неохотно прибегали к услугам сверхсрочника, полагая, что это ущемляет их воинские чувства.
Ветеринары училища неоднократно ставили вопрос о списании Дикаря. Но должностные лица штаба артиллерии Киевского особого военного округа, ведающие учетом службы конского состава, медлили. Дикарь — конь крепкий, а исправлять экстерьер — дело командиров. В общем Дикарь оставался в строю и приносил много хлопот курсанту, за которым был закреплен, лицам наряда и всем, кто имел хоть какое-то отношение к коням.
Однажды в погожий осенний день утром 1-й батарее была объявлена тревога. Лейтенант Патаман— командир нашего взвода,— будучи человеком истинно военным, умел предугадать намерения старших и, не ожидая очередных сигналов, отправил двух курсантов — Александра Матюху и меня — на конюшню, пока не подошли другие взводы, для получения попон, брезентовых ведер и всего прочего, что обыкновенно укладывается в саквы.
