Снова оглядела всех, едва слушая разноголосое «Слышали, госпожа… так и будем».
— Не спрашиваю, согласны ль до конца идти. Но помните — всю храбрость в кулак соберите. Какой бы страх ни увидели — стойте!
Всё слушали со вниманием. Догадывались уже, что страх тут может быть полютее, чем пешим перед половецкой ордой стоять.
И только воевода, встретившись глазами с седой княгиней, угадал несказанное — а страшнее всего выйдет, если ничего не будет. Если впустую всё, и нет им подмоги от Пертова угора, как семьям их от Успенского собора не случилось. Смолчала она про этот страх, и правильно. О таком ни к чему говорить.
— Коней тоже в круг заведите. Глядите, держите крепко. И… кого чем обидела — простите.
Неожиданно нагнулась, резко, словно надломившись в поясе, достала концами пальцев снега. Поклонились в ответ и они, и теперь уже тишь стояла полная.
— Чурыня Ходынич, идем со мной. Пособничать будешь.
Чурыня повернулся к дружине и тоже отдал земной поклон. Ему ответили тем же.
Привели коней, стреножили, припутали для верности к воткнутым в землю копьям.
Княгиня, воздев руки, стала с полудня, с той стороны, где еще гас дневной свет, лицом на полуночь, к первым проклевывающимся звездам:
— Наставница моя, Избора-бабушка, — а лицо дернулось, глаза прихватило ледком боли, и вспомнил воевода, что взывает седая княгиня к тем, от кого отрекалась. — Будь нынче с нами, дай мне мудрости! Бог Попутник, пути укажи, не оставь, будь нынче с нами! Сва вещая, словам моим силу дай, будь с нами!
…А у вятичей да голяди по сю пору воины кланяются волхвам. И сейчас, глядя в лицо княгине, воевода впервые подумал, что это — правильно. Смог бы он идти в бой, не зная, есть ли в его руке меч или морок, готовый во всякий миг развеяться туманом, оставив посередь вражьей силы?
А эта женщина — шла.
Не сблудила ли с бабами богомерзкими блуды, не молилася ли вилам, или Роду и рожаницам, и Перуну, и Хорсу, и Мокоши, пила и ела?
Подошла к Синь-Медведь-камню, окропила пучком травы из ведра себя, камень, всё, стоявшее и лежащее на нём и вокруг него, напоследок — преклонившего колено и обнажившего голову Чурыню-черниговца. Трижды отхлебнула из ладоней, что-то нашептывая в них. Потом трижды дала испить из рук Чурыне.
Взметнула голову:
— Упыри лютые и вы, вилы-берегини, ныне прочь подите, ряду не противьтесь, не перечьте, не мешайте! Здесь вам нынче не стол, не пир, не житье и не веселье! Подите отсюда за мхи, за болота, на гнилые колоды — там вам стол, там вам пир, там вам житье, там вам веселье!
