Ошеломлённый, он не протестовал, когда два полицейских проверили документы.
— Дэпутат Государтствэнной Думы, — прочитал один с малороссийским акцентом. Полицай задумался.
— Крови багато, — сказал он наконец. — Пидийдэ.
— Так цэ ж нэ младэнэц, — возразил второй.
— Та ничого, — успокоил первый. — Скоро дэнь народжэння Пророка, а у мэнэ диты щэ борщу нэ йилы.
Леонов не знал обычаев малоросов. Каждый год, на день рождения Тараса Шевченко вся малороссийская семья собирается за столом. Глава рассказывает детям про «разрушение» Запорожской Сечи. Потом читает «священную» книгу — Кобзар. Затем все едят малороссийский «борщ» — горячий красный суп, сваренный на крови русскоязычных младенцев. Вот почему во Львове нет русскоязычных младенцев. А которые уцелели — выучили «мову» и перестали быть русскоязычными. Вот и пришлось заменить их на туристов из России.
Полицаи заломили Леонову руки за спину.
Часть шестая. Погоня в горячей крови
Гундырев не шёл, а бежал. За ним гнались очумелые фанатики. Над головой свистели камни, вилы и пули натовских обрезов. «Москаль! Московская собака!» — кричали разъярённые малоросы. Почуяв Русскоязычного Человека, собаки ринулись в погоню. Ещё мгновение — и догонят! Гундырев сжал в руке образок Путина. «Спаси, Владимир Владимирович» — прошептал он, теряя силы. В ту же минуту булыжник попал ему в голову. Падая, Гундырев услышал сдавленный голос: «Сюда, браток! Ползи!».
Он пополз. Через минуту был в тёмном сыром подвале. На улице бесновалась толпа. Потеряв журналиста из виду, они ушли искать новую жертву. Обнаружив профессора Деникина, они принялись пинать его ногами.
— Братцы, да я же из МОСКВЫ! — говорил учёных, тщетно взывая к разуму обидчиков. — Мы же суть братья: я — старший, а вы — младшие. И никто ведь вам, хохлам, не запрещает пользоваться вашим наречием и коверкать русский. Хоть в деревне, хоть на рынках. А–а–а!
Малоросам чужда толерантность. У них в голове один национализм. Где им до российской терпимости! Где им до московского уважения к другим!
Гундырев не сразу привык к темноте. Рядом с ним был перевязанный человек. Незнакомец бил его по щекам и поил водкой. «Русскоязычный! Наш!» — радостно шептал спаситель.
— Да, я с Российского телевиденья, — прошевелил губами журналист.
— Телевиденье… российское… — с нежностью выговорил незнакомец. Так произносят имя любимой. — Сколько лет уж я его не видывал! Как началась «нэзалэжнисть», так и отключили, заткнули рот. Ни одной русской газеты! Русские школы сожгли вместе с учениками. А кто протестовал — тем на шею собрание сочинений Пушкина, да в пруд. Не многие выплывали. А выплывешь — «украинский» учить заставят.
