Пришла, однако, пора, и поскользнулась крепкая ножка пана Чировского. Будучи жадным на деньги, он пускался в большие злоупотребления и хитровстью обманывал наивных, обещая им свободу при помощи «украинской комиссии» в Граце во главе с доктором Ивановым Ганкевичем, зятем Кости Левицкого. Тут и пришел конец оберлейтенанту. Немцы поймали его на мошенничестве, бросили в тюрьму, разжаловали из офицера в простого солдата. В Талергофе все говорили, что досталось ему по заслугам!
Черная физиономия Чировского перешла в историю мартирологии, претерпевших страдания галицко-русского народа. Ни один украинский адвокат, ни один украинский «письменник» не в силах обелить его. Хуже немцев топтал он чувства своих земляков, и все «ад майорем Австрие глориям» будто бы для Украины. Вышедши из того же народа, что и мученики Талергофа, он знал куда ударить, как добраться до живого сердца и сделать жизнь в тюрьме еще более невыносимой. Варварство его дошло до того, что велел на могиле под соснами уничтожить православные кресты, доказывая немцам, что в этих крестах таится символ русской веры и русской идеи.
Но довольно о Чировском! В другой раз кто-то лучше и больше меня расскажет о нем и Талергофе, площадь которого можно приравнять разве к арене большого нероновского цирка, где погибали невинные христиане и гладиаторы, которые идя на смерть должны были прославлять тирана словами: здравствуй цесарь, умирающие приветствуют тебя! Так и наши люди, высохшие от голода и побитые штыками, должны были проявлять свое верноподданство угнетателю славян. По приказу посланного в Талергоф священника-украинца Карняка участники литургии, в часовне, должны были петь: «Боже, буди покровитель цесарю и его краям» и кланяться немецким идолам.
Последствия Талергофа были ужасны: 3000 пошло на вечный отдых под сосновый лес; сотни пали от побоев и больше не поднялись, многие сошли с ума, другие лишились зрения и остались калеками на всю жизнь. Для примера укажем на двух священников: о. Бакович сошел с ума под влиянием мании преследования. Его объвинили в том, будто он на исповеди склонял своих прихожан не стрелять в русских. Священник Игнатий Гудима, сидевший два года в тюрьме накануне войны, был вторично арестован по доносу законоучителя Софрона Глебовицкого в начале войны, вышел из Талергофа умалишенным. Вполне справедлива крестьянский поэт Иван Федоров Федоричка называет Талергоф «ямою Даншла», де миж звирями погибав русский чоловик, де неправда ясну правду роспинала на хрести, де за наш хлиб, добро, за дань крови и монети видплатилися багнетом и кольбою пид ребро».
