«Если», 2009 № 03 (193) | страница 49
— Почему мне запрещено предлагать тот же самый ответ?
— Джексон, ты все слишком усложняешь, — вздохнул я.
— Я не хочу вызывать у вас душевный дискомфорт или ставить в неудобное положение, — ответил Джексон. Помолчал и продолжил:
— Разве это не проявление души?
— Хорошо, представим чисто гипотетически, что ты прав, — воскликнул я. — Как тебе понравится тот факт, что ни у какого другого робота души нет?
— Я не согласен с этим предположением, — сказал Джексон. — Библия гласит, что все мы твари Божьи.
— Тебя можно выключить, — указал я. — Спроси любого роботехника.
— Вас тоже, — парировал Джексон. — Спросите любого доктора. Или стрелка.
— Это бессмысленный и бесполезный спор, — печально вздохнул я. — Даже если тебе удастся убедить меня, верующие никогда не примут робота-прихожанина.
— Почему? — спросил он.
— Потому что у каждого есть друг или родственник, который потерял работу из-за робота, — объяснил я. — Два наших завода закрылись, молодежь, едва закончив школу, разъехалась в поисках работы… И так сейчас по всей стране. Наблюдается резкая неприязнь к роботам. — Я вздохнул и сделал вывод: — Это знак времени.
Он ничего не ответил, и из-за этого я почувствовал себя еще хуже.
— Пожалуйста, скажи, что ты это понимаешь, — продолжил я.
— Я понимаю, преподобный Моррис.
Снова тяжелая тишина.
— Ты хочешь еще что-нибудь сказать перед моим уходом? — спросил я.
— Нет, преподобный Моррис.
— Тогда увидимся завтра, — сказал я. — И давай больше не будем возвращаться к этому спору.
Ночью беспокойство овладело мною, не давая заснуть. Я предпринял долгую прогулку, надеясь, что она поможет, и случайно оказался перед церковью. Возможно, я подсознательно собирался пройтись в том направлении — не знаю. Но решил, раз уж я все равно пришел, да и сна ни в одном глазу, займусь какой-нибудь бумажной работой. Я вошел через боковую дверь и направился к кабинету, когда услышал тихий голос.
Заинтересованный, я последовал на звук и спустя мгновение оказался у задних скамей темного зала. Джексон стоял на коленях у алтаря, и его голос был едва слышен:
— Господь — Пастырь мой, я не буду…[9]
Я повернулся и пошел домой, не потревожив его.
Ночь прошла без сна, обремененная ощущением собственной вины. Подходя к церкви, я был почти готов к продолжению дискуссии, но когда я вошел, Джексон подметал пол между скамьями и на мое приветствие ответил обыденным: «Доброе утро, преподобный Моррис». Он принес мне утренний чай строго вовремя и ни словом не обмолвился о вчерашнем споре.