— Гм… пардон, медам и месье, я как-то запамятовал… сколько это будет сто тысяч ли? — скрывая своё смущение, спросил Тартарен.
— Могу вам ответить точно — это 57 000 километров, — сообщил тарасконцу Артур Грэй.
— Но почему же столь выдающийся мореплаватель был забыт? — в задумчивости спросил Робинзон.
— В этом повинны китайский император и его приближённые, — пояснил Немо. — После смерти Чжэн Хэ они стали уничтожать его карты, чтобы предать забвению его имя. Так воздвигалась невидимая китайская стена на море, чтобы скрыть Срединную империю от проникновения чужеземцев.
Наступило молчание. Робинзон неторопливо выколачивал свою трубку, Дик Сэнд чинил гусиное перо. Гулливер большими шагами прохаживался по кают-компании и вдруг остановился возле старинных часов в футляре красного дерева.
— Достоуважаемые друзья… Всё это очень интересно, но не проливает никакого света на судьбу неизвестного нам Синицына. Я всё-таки полагаю, что такого знаменитого капитана нет.
— Такой капитан есть! — воскликнул Василий Фёдорович. — Вот его письмо! — с этими словами он достал из-за обшлага мундира сильно размытый водой листок бумаги.
— Что же занести в наш вахтенный журнал? — нетерпеливо переспросил пятнадцатилетний капитан.
— Пишите. Сего, седьмого сентября, перед закрытием библиотеки повесть писателя Станюковича «Вокруг света на «Коршуне», которую я имею честь здесь представлять, была выгружена из сумки одной школьницы и пришвартовалась к столику Марии Петровны. И вдруг я с немалым изумлением заметил, что между страницами главы пятой под названием «Спасение погибающих» лежит это письмо.
— Сударь, вы долго будете играть на моих нервах? — мрачно перебил капитана Тартарен, поправив съехавшую на затылок малиновую феску. — Весь Тараскон знает, как я страшен в гневе.
Командир «Коршуна» навёл большую лупу на неясные строки письма.
— Начало сильно размыто… Солёная вода выедает чернила… Можно разобрать только три буквы — «КАТ…»
— А что, если это начальные буквы слова «катастрофа»? — насупив брови, задумался Робинзон Крузо, высекая огонь для своей трубки.
— Возможно, — согласился с ним Василий Фёдорович. — Дальше уже довольно ясно: «Я никогда ей этого не прощу. Опозорить меня, знаменитого капитана… при всей команде!»
— О, медам и месье! — оживился Тартарен. — В этом деле замешана женщина.
Капитан корвета оставил эту догадку без внимания и снова навёл лупу на памятную страничку. С трудом он разобрал ещё одну строчку: «Внезапный ураган силой в два балла…» — а дальше красовалось поблёкшее чернильное пятно.
