Разделавшись с остатками лета солнечных ласк, она, растрепанная, свесившись с балкона, осыпала горстями жалких обрывков своего прошлого деревья и сизо-голубой вечер. Ну и что тут такого, ведь обрывки этих фотографий уносили не клочки брата, не возлюбленного, а так, случайного прохожего. Никто с нижних этажей не возражал ее досугу, это дало возможность еще долго кружиться и носиться по дому. Теперь Инка не сомневалась: зло – это не какие-то там волосатые божества, живущие в склизких болотах. Зло оно всегда рядом, внутри случайных людей. И как только оно дыхнет морозным арктическим ветром, надо бежать, разрывая и снося все на своем пути, надо нестись, как всадник, оседлавший дикого мустанга, и уноситься от него подальше. Инка резко, с размаху высвободилась от последней горсти обрывков и вдруг почувствовала, как глубокий зимний вдох ворвался внутрь, обжег свежестью и прохладой.
Однако на следующий день за офисным столом, что украшен не хуже ритуального дерева всякими флажками, картинками и брелочками, оказавшись в комнате одна, Инка прикрыла глаза и беспокойно поежилась, мысленно обозревая зигзаги жизни. «Уаскаро, Уаскаро, я привыкаю к твоему теплу, к цитрусовому аромату, что струится от твоих косиц. Уаскаро, Уаскаро, мне не хватает тебя, я задыхаюсь и барахтаюсь на глубине, а ты спокойно смотришь вдаль, бабочка твоих губ пугливая, никогда не опустится хотя бы мне на щеку. С тех пор, как мы встретились, Уаскаро, бредя по колено в Звездной Реке, вся моя жизнь стала – бедлам-вигвам, мои драгоценные ритуалы растеряны, я легко и послушно меняюсь. С того дня, как ты набрел на меня по Звездной Реке, в душе моей расцветают мандариновые деревья и загораются новые светила». Но почему-то этого недостаточно, ведь надо обязательно что-то подозревать и чего-то ожидать, так устроена Вселенная. Инка злится на Вселенную и на себя, ломая второй ноготь за день. «Кто ты, Уаскаро, где ты сейчас, сию минуту и чем занят?» Она раздувает ноздри, доедает помаду, кусает губы до крови и украдкой, спрятавшись за монитор, холодными пальцами плетет браслетик из замши и глиняных бусин.
Но сослуживцы тоже не в спячке, они делают все, чтобы Инке работа не казалась ни медом, ни кокосовым молоком. Сослуживцы что-то чувствуют, они роятся, как мухи, следят за каждым Инкиным движением и подбрасывают новые задания. Они, как осы, чувствуют сладость ее выхода из игры, и каждая бусина браслетика, каждый узелок с боем отвоевывается у рабочего дня. Сантиметр за сантиметром, стежок за стежком, обманными маневрами тесня напор обязанностей, симулируя самоотдачу, вышивает Инка на замше орнамент. И все равно, несмотря на рвение, браслетик удается закончить лишь через два дня, к вечеру. Инка надевает его на запястье, а сама нервничает, она опаздывает уже на пять минут, она не видела Уаскаро почти неделю, но ее и не думают отпускать.
