Инка была пуста, как тыквенная бутыль: ночной переход из аэропорта в город и потрясение гибелью «Атлантиса» дали о себе знать, окуренная, как дымом, неопределенностью, душимая отчаянием и беспокойством, она не представляла, куда в таком состоянии лучше пойти, и поэтому отправилась домой. Здесь, на ходу сбросив кеды, швырнув сумку в угол и сорвав пальто, она кинулась на диван, свернулась в тугой клубок и, как мумия Хуанита, скрестила руки на груди, правую над левой.
Ночью кто-то одинокий тихонько, потом все сильнее застучал ладошками по тугой коже барабана. К нему присоединялись другие энтузиасты, и в общем страстном порыве все они наяривали, долбили так, что, наверное, сбили руки в кровь, старательно выстукивали неясный, неуловимый ритм, самозабвенно колотили, лупили все громче, все чаще, а потом громыхали Инке в ухо, и она в ответ от неожиданности вся покрывалась мурашками. Инка проснулась, окно было распахнуто, в комнату врывался дождь, а на небе во всю разошелся Ильяпа – отец грома и молний.
На подоконнике разлилось озеро, посреди миражом маячил цветочный горшок, стебель фасоли обвивал тростниковую подпорку, под ударами капель листья шевелились, перешептывались, а клейкая кудряшка-верхушка тянулась к солнцу, которое в это утро, увы, пропадало глубоко за толщами туч. Устраняя тряпочкой наводнение с подоконника, Инка вдруг приостановилась, пригляделась и огласила комнатку радостным воплем, первобытное бесстыдство которого смогло бы возмутить толпы чопорных, пугливых интеллигентов. Но разве можно сдержаться и придушить, как колибри, в груди крик, когда вдруг замечаешь, что покачивается на ветру среди листьев фасоли нежный, белый цветок. Инка затаила дыхание, а кораблик-цветок, расправив паруса лепестков, казалось, плыл к ней. Многие комнатные растения побывали в Инкином доме, но почему-то все они засыхали или загнивали в ее бедламе-вигваме, словно хотели поскорее сбежать, но не могли сдвинуться с места и загибались. А о цветах и говорить нечего, цветов Инке не дарили ни лилия, ни фиалка, ни кактусы. И вот совершенно неожиданно кустик фасоли протягивает Инке цветок-парусник. В комнатке тихо, пыльные шкуры, старое кресло, амулеты, раковины и засушенные ветвистые коренья на кожаных нитках, бусы из сушеных ягод и крашеных пробок, шерстяные накидки, покрывала, плетенные из ветоши, многотомные чемоданы с гардеробом, скрипящие от сухости паркетины – все приветствовало долгожданное цветение, все ликовало, радовалось и пело: «Наконец-то, наконец-то нашей Инке преподнесли подарок, может быть, теперь она согреется, повеселеет и на радостях приберется в квартире!!!»
