Некоторое время Цыси размышляла, как ей быть. Родственники расположились по старшинству: старшие сидели, младшие стояли, и все ждали, когда императрица заговорит. Но разве могла она говорить так, как желало ее сердце? В нетерпении Цыси постучала щитками ногтей по крышке стола и кивком показала главному евнуху, что хочет что-то сказать. Подойдя, он склонил перед ней голову и подставил
ухо.
— Уйдите куда-нибудь с вашими евнухами! Как могу я вкушать удовольствие от разговора, когда вы слышите каждое мое слово и следите за каждым моим движением?
Услышав такой приказ, Ань Дэхай обеспокоился.
— Почтенная,— прошептал он,— Сын неба велел мне ни на миг от вас не отходить.
Цыси рассердилась. Она топнула ногой, возмущенно застучала золотыми щитками по столу и затрясла головой так, что жемчужины на ее головном уборе задрожали. Ли Ляньинь, стоявший рядом и державший наготове веер и туалетный ящичек Цыси, увидел, что императрица рассердилась не на шутку. Будучи ее личным евнухом, он прекрасно знал, что предвещает ее гнев, и поэтому схватил Ань Дэхая за рукав. — Старший брат, сделай, как она хочет,—зашептал он.— Почему бы вам не отдохнуть? А я останусь поблизости и буду наблюдать за ней.
Кому подчинился бы Ань Дэхай — императору или Цыси — неизвестно, но поскольку главный евнух быстро уставал и ему уже надоело стоять на ногах, он охотно воспользовался этим предлогом и удалился в другую комнату. Увидев, что он ушел, Цыси посчитала себя свободной от надзора: Ли Ляньинь был для нее не более чем мебелью. Цыси наконец спустилась со своего стула, подошла к дяде и поклонилась ему. Потом обняла мать, положила голову на ее плечо и заплакала.
—Ох,—прошептала она,—как же мне одиноко во дворце!
От такой жалобы все пришли в ужас, даже мать не знала, что сказать. Она лишь крепко прижала к себе дочь. И в этот долгий миг молчания Цыси поняла, что и родные, любимые люди ничем не могут ей помочь. Она гордо выпрямилась и, хотя глаза ее были еще влажными, громко позвала сестру.
—Подойди, сними с моей головы эту тяжесть.
Сестра подошла и сняла с Цыси головной убор, а Ли Ляньинь бережно положил его на стол. Наконец, родственники увидели, что, несмотря на императорские одежды и драгоценности, Цыси оставалась той же веселой девушкой, какой они ее помнили. Так началась их беседа. Женщины подошли ближе. Они гладили руки Цыси, рассматривали кольца и браслеты и восхищались ее красотой.
— А откуда ты берешь сливки? — Их снимают с молока ослиц.
