Он пришел к ней, чтобы сообщить об этом. Не было ни упреков, ни горестных расставаний. Несмотря на возраст, она была сильным человеком. А он в мыслях был уже далеко от нее. Для него эти ночи казались уже перевернутой страницей. Прощание было скомканным, словно они заранее винились друг перед другом.
Вернулся он через четыре месяца. За это время, конечно, ни разу не позвонил и не отправил письма. Вернувшись, он все собирался позвонить, но каждый вечер откладывал этот звонок, словно боялся, что перевернутые страницы невозможно прочитать заново. А потом увидел ее в сопровождении Олега. Того самого третьего их друга, который тоже остался в живых.
Они встретились, все было чинно, благопристойно. К этому времени он уже твердо знал, что будет «ликвидатором» и что никто не позволит ему иметь жену или постоянную подругу. Он и сам не хотел взваливать на себя подобное бремя. Встретив ее с Олегом, он даже обрадовался, словно она сама решила проблему выбора. А через некоторое время он опять уехал.
Спустя семь лет Олег погиб. Монах приехал на его похороны, ожидая увидеть Машу и снова вспомнить все их отношения. Шел уже девяностый год, самый разгар вакханалии, воцарившейся на всем пространстве бывшего Советского Союза, когда людей убивали просто так, за их национальную принадлежность или за непонравившееся лицо, когда танкисты могли раздавить гусеницами не приглянувшуюся им машину с учеными, а солдаты стреляли в окна, светившиеся в ночной темноте, когда распад начал подходить к критической черте. Именно тогда, в январские дни девяностого года, все лучшие силы КГБ и МВД были брошены на Баку. Тринадцатого и четырнадцатого января там начались армянские погромы, спровоцированные провокаторами и подонками. К шестнадцатому числу, после того, как в двухмиллионном городе погибло пятьдесят шесть человек, погромы были наконец остановлены. Но в этот момент зашаталась сама структура власти, которую пытались изменить насильственным путем. На площади перед зданием ЦК начали сооружать виселицы, повсеместно стали изгонять коррумпированных представителей власти. Доведенные до отчаяния люди уже не верили представителям официальных властей, связывая свои надежды с оппозицией. В свою очередь, структуры оппозиции, перемешанные сексотами КГБ и романтиками, мечтателями и фанатиками, представляли собой типичный срез любой революционной массы, среди которой начинается брожение, заканчивающееся истреблением последователей идеи.
