— Угрожают, что, если вы не откроете, они снесут с петель двери.
— Неужели им это удастся? — встревожился отец Морис.
— Думаю, удастся, мсье. Собралась огромная толпа.
— В таком случае мы должны открыть двери, — решила мать Станислава. — Они хотят обыскать монастырь — ладно. Сестры, займитесь своим делом. Ступайте к больным и помните: что бы ни случилось, храните спокойствие и не выказывайте страха.
Франсуаза посмотрела на Эме, которая от досады кусала губы, но была вынуждена подчиниться матери Станиславе. Монахини поднялись наверх и разошлись по своим местам. Франсуаза и Эме пошли в палату к больным, где один ребенок был без сознания, а другой, напугавшись, попытался встать с кровати, но оказался слишком слаб — он упал на четвереньки и не мог двигаться.
— Какая ты непослушная, — строго сказала Франсуаза, поднимая девочку с пола.
Эме встряхнула простыни, поправила одеяло, и ребенка уложили на кровать.
— Не дай Бог сюда придут посторонние и увидят детей в их нынешнем состоянии, — проворчала Эме.
— Если это поможет унять глупые сплетни, пусть приходят.
— Нам бы лучше вернуться в кельи, а то китайцы, пожалуй, там все разворуют.
Франсуаза строго посмотрела на нее. Монахиня не должна обладать ценными вещами. Но для Эме, с разрешения матери Станиславы, было сделано исключение: она происходила из знатной семьи и имела дядю-графа. Все в монастыре знали, что у нее сохранились мелкие личные драгоценности, привезенные ею из Франции.
— Если этим делом займется судья, — сказала Франсуаза насколько могла убедительно, — он не допустит воровства.
Внезапно шум на улице стал громче — это Лин открыл двери. Монастырь огласился криками, улюлюканьем и топотом сотен ног. И вдруг сквозь этот шум послышался резкий, пронзительный крик.
— Это мать игуменья, — сдавленно вымолвила Эме.
Топот и гвалт приближались к палате.
— Нам надо прятаться, — с дрожью в голосе предложила Эме.
— Мы не можем уйти отсюда, — откликнулась Франсуаза.
Да и некуда им уже было уходить.
Эме опустилась на колени и принялась горячо молиться. Франсуаза застыла, левой рукой сжимая распятие и со страхом глядя на открытую дверь. Дикий вой обезумевших погромщиков раздавался уже совсем близко. Она слышала голос Эме, высокий до пронзительности, молящий о пощаде. Стоило ли ей молиться?
Несколько человек пробежали по коридору за дверью, затем они возвратились, заглянули в палату и, увидев монахинь, вошли. Франсуаза почувствовала, что ей стало трудно дышать. Казалось, грудь вот-вот разорвется.
