– Поди прочь, Николя! – рыдала я.
Мне так и не стало ясно, что более всего поразило меня: то, что мой Митечка целовался с кем-то, или то, что этим кем-то был мой братец.
– Прекрати! – крикнул по-английски Николя, но это только подстегнуло меня. – И разреши мне помочь тебе!
– Ты его целовал! – заявила я. – Как… как ты мог… Никуда я не пойду!
– Если тебе хорошо в ручье, то оставайся, – спокойно заявил братец и вылез на берег. После этого он добавил: – Кстати, ты ведь знаешь, ручей течет из пруда, а там полно жирных гадких пиявок!
С визгом я выскочила из воды и очутилась около мокрого с головы до ног, но меланхоличного Николя и переминающегося с ноги на ногу смущенного Митечки. Вода лилась с меня потоками, чудный наряд был безнадежно испорчен.
О том, что существуют разнообразные виды любовных практик, мне, невзирая на юный возраст, было хорошо известно: разговоры целомудренных воспитанниц института благородных девиц часто сводились к «этому», а нравы, царящие в высшем обществе, могут дать фору по своей извращенности и бесстыдству любому притону или борделю. Только в одном случае это называется пороком и жестоко наказывается, а в другом все закрывают на происходящее глаза и делают вид, что аристократическое происхождение и миллионное состояние даруют индульгенцию извращенцам.
По слухам, разнесенный бомбой в клочья генерал-губернатор Москвы, великий князь Сергей Александрович, родной дядя императора, страдал подобным пороком, да и некоторые представители рода князей Валуйских отдавали предпочтение представителям собственного пола.
– Оставь меня, содомит! – крикнула я в лицо Николя.
Он иронично ответил:
– Сестрица, я и не собирался предлагать тебе помощь. Ты желаешь возвратиться во дворец? Можешь объяснить всем свой внешний вид тем, что решила искупаться в пруду и покормить своей кровью пиявок. Follow me, Mitja![18]
И он увлек за собой Митечку по направлению к беседке. Моя злость прошла, я жалобно сказала:
– И ты что, продолжишь… это неприглядное занятие, зная, что я…
– Что ты что? – обернулся братец. На лице его играла холодная усмешка. – Что ты ворвешься в зал, где декламируют стихи Блок и Ходасевич, и в подробностях опишешь все, чему стала свидетельницей? Или, быть может, ты посоветуешь нашим родителям выгнать меня из дома и отречься от беспутного сына?
– Мой отец, – залепетал Митечка, – это была секундная слабость, Зинаида Константиновна, поверьте… Если мой отец узнает, он уничтожит меня… Не только морально, но и физически…
