— Ты серьезно?
— Серьезно.
— Тогда пошли выдавать меня замуж.
— Пошли.
— Но сначала вот что. — Эсперанса отвела его в сторону. — Я хочу, чтобы ты за меня порадовался.
— Я радуюсь.
— Я не бросаю тебя.
— Я знаю.
Эсперанса заглянула ему в глаза.
— Мы по-прежнему остаемся лучшими друзьями, — сказала она. — Ты понимаешь? Ты, я, Уин, Верзила Синди. Ничего не изменилось.
— Конечно, изменилось! — возразил Майрон. — Все изменилось.
— Я люблю тебя, и ты это знаешь.
— И я люблю тебя.
Она снова улыбнулась. Эсперанса всегда была удивительно красивой. Она одевалась подчеркнуто скромно и носила простые блузки, но сегодня, в роскошном платье, выглядела просто ослепительно. Ее всегда отличал буйный нрав и независимость, она постоянно твердила, что никогда не свяжет свою судьбу с одним человеком. И вот теперь у нее появился ребенок и она выходит замуж. Даже Эсперанса выросла и остепенилась.
— Ты прав, — согласилась Эсперанса. — Но все меняется, Майрон, а ты всегда ненавидел перемены.
— Не начинай все заново.
— Взгляни на себя. Ты прожил вместе с родителями до тридцати с лишним лет. Ты до сих пор живешь в доме, где провел детство. Ты до сих пор неразлучен со своим другом по колледжу, который, согласись, вряд ли изменится.
Он поднял руку.
— Я тебя услышал.
— Все-таки странно.
— Что именно?
— Я всегда считала, что ты вступишь в брак первым, — сказала она.
— Я тоже.
— Что касается Уина, то про него я уже все сказала и лучше в это не углубляться. Но ты всегда так легко влюблялся, особенно в эту стерву Джессику.
— Не называй ее так.
— Не важно. Но именно ты всегда был идеальным кандидатом на воплощение американской мечты — жениться, иметь двух и шесть десятых детей, приглашать друзей на барбекю на лужайку возле дома и все такое.
— А ты была страшно далека от всего этого.
Эсперанса улыбнулась:
— Разве не ты научил меня пословице Men tracht un God lacht?[4]
— Господи, обожаю, когда нееврейки говорят на иврите!
Эсперанса взяла его под локоть.
— Знаешь, а все это может оказаться вполне достойным.
— Я знаю.
Она сделала глубокий вдох.
— Идем?
— Нервничаешь?
Эсперанса взглянула на него:
— Ни капельки!
— Тогда — вперед!
Они вышли из комнаты, и Майрон сопроводил ее к жениху. Он был польщен, когда Эсперанса обратилась к нему с просьбой заменить на церемонии ее покойного отца. Он считал это простой формальностью, но, вложив ладонь невесты в руку Тому и обменявшись с ним рукопожатием, неожиданно разволновался и, отступив назад, занял место в первом ряду.
