…Само ее имя, отпечатанное красивым шрифтом на нагрудной карточке – доктор Дженнифер Шиез ди Сола – звучало как песня, невыразимо прекрасная, сиявшая собственным солнечным светом…
Она протянула руки и Фредди блаженно зажмурился, купаясь в струящемся с ее ладоней живительном тепле. И не с чем было сравнить это удивительное ощущение покоя и светлой тихой радости. Все слова и образы меркли перед ласковым прикосновением теплых нежных пальцев. Исчезли все мысли, все желания, кроме одного: пусть, пусть этот сладостный миг продолжается вечно! Но тепло уже уходило, остывало, растворялось в окружающей холодной тишине, превращаясь в окутанную болью немилосердной разлуки память.
Сияющая янтарной радугой фигурка русалки покорно легла в подставленную ладонь. Подарок для друга…
Укоризна, сердитое беспокойство… Мальчику запрещено было пользоваться своей паранормой, и он об этом знал, но никакие запреты его не останавливали. Жестокие приступы алой лихорадки, следовавшие за каждым нарушением, ничему не учили его. И до каких же пор это будет продолжаться?
Упрямое молчание. Он сделал то, что сделал не из мальчишеского стремления нарушать все мыслимые и немыслимые запреты. Подарок для друга, и благодарность, и любовь, и боль, и сладкая горечь запретного счастья…
Усталая грусть… По возрасту мальчишка был ненамного старше младшего сына. И чувства его, глубокие, серьезные, нешуточные чувства к пожилой женщине, были сродни неодолимому психокоду, неведомо кем вложенному в детское сознание ради забавы.
Упрямое молчание. Он не видел морщин на ее прекрасном лице, не замечал и седины и знал, что сыновей у нее не было. Отраженным эхом его собственных эмоций пришла боль. Мысль о сыновьях, которых она так и не родила, причинила ей боль.Он зажмурился, испытывая жгучее чувство вины. Зачем, ну зачем же ему понадобилось заострять внимание на вырвавшейся между делом неправде?! Он всегда чувствовал ложь, даже самую небольшую и невинную, но оправдываться тем, что это никак от него не зависело, не хотел и не мог.
Фредди не открывал глаз, опасаясь заплакать. Он не понимал, откуда взялась под веками свинцовая тяжесть непрошеных слез, но знал одно: она не должна их видеть и чувствовать.
Золотое теплое сияние отодвинулось еще дальше – целительница подошла к кровати Джоффа. Фредди слегка приоткрыл глаза, наблюдая за нею. Выражение ее лица испугало мальчика. Отчаяние, досада и снова боль… а через секунду – обычное невозмутимое спокойствие.
