Флинн откашлялся и заявил:
— Сенатор Робертс сказал, что вы хотели поговорить со мной.
— Сущие пустяки, — заметил Клиффорд. — Обсудить одну-две вещи. Всего-то одну или две.
— А по-моему, так и вообще обсуждать нечего. Все очевидно, — сказал Арлингтон.
— Лично для меня очевидно одно, — перебил его Флинн. — То, что кажется очевидным вам, джентльмены, не оставляет мне никакого выбора. Кроме как позволить вам убивать друг друга и дальше.
— Вся эта ужасная стрельба, убийства… — пробормотал Оленд. — Кто бы мог подумать, что Рутледж… — Тут голос его пресекся. И он с преувеличенным вниманием снова занялся своей рукой.
Тейлор и официант-вьетнамец обносили присутствующих супом.
Все ждали, что Оленд закончит свою мысль, но безрезультатно.
— А кстати, где Рутледж? — спросил Бакингем.
— Должен быть у себя. Работает, — ответил Уэлер. — Хотел освежить в памяти кое-какие цифры. Сегодня ночью предстоит деловой телефонный разговор с Токио.
— Но гонг-то он должен был слышать, — пробормотал Арлингтон.
Флинн сказал:
— Еще бы! Звук этого гонга и мертвеца поднимет, не так ли?
Оленд развернулся и стал наливать себе суп из супницы правой рукой.
— Уверен, он скоро будет здесь, — сказал Уэлер.
Сидевший по другую сторону стола Коки вопросительно уставился на Флинна. Словно ожидал, что тот сейчас объяснит, что произошло с Рутледжем. Но Флинн промолчал.
Бакингем слегка подался вперед:
— Думаю, самое время выложить карты на стол, джентльмены.
— Вы сдаете, дядя Бак.
В тарелку Флинна налили луковый суп.
— Признаюсь, мне никогда не нравился этот Лодердейл, — сказал Бакингем. — Никогда. Признаюсь также, что не слишком обрадовался, получив от сестры телеграмму, уведомляющую о том, что она снюхалась с этим сукиным сыном.
— Думал, он скажет просто с «сучкой», — заметил Робертс.
За столом послышались смешки.
— И Эшли тоже мне не особенно нравился. Вынужден также признать, что совсем недавно вложил весьма внушительную сумму в предприятие «Эшли комфорт», когда этот жулик, Хаттенбах, вдруг вышел из игры, не предупредив никого из нас. Эшли был не лучшим на свете управляющим. Сам же Хаттенбах, по-моему, был просто круглым болваном. Жизнь давала ему больше, чем он заслуживал, а у него не хватало ни ума, ни совести признать это.
— Что, претендуете на роль убийцы, дядя Бак?
— Просто говорю то, что считаю нужным. Я чист. А в этот уик-энд понял одну очень важную вещь. Что человек по чистой случайности, благодаря лишь факту своего рождения, приговорен провести всю жизнь среди людей, не слишком ему симпатичных.
