— От чего исцелять? — осведомилась Мона.
— От того, чем они больны, — отрезал он и продолжал, зевнув: — Превращать чайники в лисиц и наоборот. Превращать…
Мона не выдержала:
— Достаточно, — сказала она. — Суть ясна.
— Но вы…
— Ш-ш-ш! Дай мне подумать.
Она снова откинула голову на спинку стула и закрыла глаза. В сущности, дело сводилось к тому, что она могла получить все, чего бы ни захотела. Отомстить Питу — не за то, что он ее бросил, но за подлость, с какой он это сделал. Она могла получить дар невидимости или обучиться языку птиц и зверей. И, хотя при первой их встрече гном заявил, что горшка с золотом у него нет, она, вероятно, могла бы приобрести славу и богатство.
Однако у нее исчезло желание мстить Питу. Ну, а невидимость, пожалуй, не такая уж хорошая идея, ведь Мона и видимая слишком много времени проводит в одиночестве. На самом-то деле ей следует больше бывать на людях, заводить новые знакомства, приобретать друзей — своих собственных, взамен друзей и знакомых Пита. Ну, а слава и богатство… как ни заманчиво это звучит, она искренне верила, что важен процесс, путешествие, в которое она пускается со своими рисунками и историями, а не то, где оно завершится.
Мона открыла глаза и поглядела на Нэки.
— Ну? — спросил он.
— Пошли, — сказала Мона, надевая куртку.
— Куда мы идем?
— Искать такси.
Мона назвала шоферу адрес детской больницы. Расплатившись, она вышла и остановилась на газоне. Нэки, в такси невидимый, внезапно возник чуть в стороне и зашуршал опавшими листьями, подходя к ней.
— Ну вот, — сказала Мона, указывая на большое белое здание. — Я хочу, чтобы ты исцелил всех детей.
Долгое молчание. Когда Мона обернулась к своему спутнику, она встретила его задумчивый взгляд.
— Этого я не могу, — признался Нэки Уайлд.
Мона покачала головой.
— Как не мог сделать меня невидимой?
— Нет, на этот раз дело не в семантике, — сказал он. — Исцелить их всех не в моих силах.
— Но таково мое желание.
Он вздохнул.
— Все равно, что потребовать мира во всем мире. Задача слишком глобальна. Но кого-нибудь одного я исцелить могу.
— Только одного?
Нэки кивнул.
Мона снова поглядела на здание.
— Ну, тогда исцели самого безнадежного.
Мона смотрела, как он шел через газон. Возле входной двери его фигура замерцала, и он словно пролился сквозь стекло двери, а не вошел в нее.
Отсутствовал он очень долго. А когда наконец вернулся, его походка стала много медленней, а в глазах пряталось страдальческое выражение.
