– Да уж, Леха. Долго ты нас кругами водил, - Сосновский отстранил Баранцева, взяв его за плечо и заглянул вовнутрь, напрасно стараясь что ни-будь разглядеть.
– Сколько здесь? - поинтересовался Яремченко.
– Тридцать.
– Шестнадцать пролетов, - Сосновский почесал подбородок, - лестница держит?
– Месяц назад держала.
Тяжело дыша, Костромской водил фонариком по стенам.
Что это? - луч его фонаря задрожал на металлических бочках, уложенных в штабель.
– Бензин, солярка.
– В зале с крупой, зерном и сахаром?
– Так нижний-то уровень, уже тогда затапливать стало. Вот мы и перенесли их сюда. Еще не все спасли.
Профессор пожал плечами.
– Ух-ты, ух-ты, - Рахимов как ребенок радовался найденным в подсобке сигаретам.
– А ну по-братски, - Баранцев обхватил сзади, державшего на вытянутых руках пачку Явы, напарника.
– Тихо, - Сосновский обернулся на посторонний шум, заглушаемый радостными криками. В то время, когда первая же очередь прошила прыгающую с сигаретами парочку, Сосновский успел перекатиться за мешки с сахаром и открыл ответный огонь из автомата. Яремченко схватил прислоненный к стене 'Корд' и прижав его к животу, нажал на курок. Крупнокалиберный пулемет плевался 12,7-миллимитровыми 'дурами', которые рвали мешки с сахарным песком на куски. Но продолжалось это не долго. Водитель свиномобиля сполз по стене, оставляя кровавые следы на белой штукатурке.
– Уходи, - Сосновский кричал вслед профессору, который и без того уже полз на четвереньках к лестнице, волоча за собой мешок с пшеницей.
– Да брось ты его, - начальник экспедиции вытер рассеченный осколком бетона, лоб и вставил в автомат новый рожок.
Вокруг все грохотало. Прерывистые трассирующие нити, пересекаясь под всевозможными углами, неизбежно рикошетили от стен и потолка, высекая бетонную крошку. Ад кромешный.
Оглохший, кашляющий от поднявшейся сахарной взвеси, Костромской толкал перед собой мешок с драгоценной начинкой и бубнил, - Крыса, крыса. И у 'Синих беретов' крыса. Ох, подставили. Ох, подставили.
Тридцать метров к солнцу, как тридцать световых лет. Или как тридцать секунд небытия. Он не заметил.
Когда профессор уже забрасывал свою бесценную ношу в голубой квадрат люка, там внизу Сосновский выронил из занесенной для броска руки гранату. Прострелили плечо.
– Не-е-ет, - сказали расширившиеся зрачки, глядя, как Ф-1 медленно катится к бочкам с бензином.
Задрожала земля. Снизу дохнуло жаром. Объемный взрыв знаете ли. Сладкая смерть. Никогда он больше не будет есть сахар. Тем более пудру. Даже если будет умирать с голоду.
