— Ну что ж, — сказал Николас, — надеюсь, ты сообщишь нам, когда найдешь его?
— Конечно, — с готовностью согласился его отец, вставая.
Рэйчел не намеревалась уходить. Николас, наверное, думает, что у нее мозгов не больше, чем у дохлого муравья.
— Я не…
— …собираюсь больше беспокоить твоего отца, — продолжил за нее Николас.
Она повернулась к нему и открыла рот, чтобы возразить, но под его повелительным взглядом сжала губы. Он глазами указал ей на дверь. Спустя секунду Рэйчел медленно поднялась с кресла и вышла из кабинета лейтенанта Бонелли. Она всегда сможет сюда вернуться. За ее спиной Николас объяснял отцу, что они отправляются в офис к Роберту Тэйну.
В ту минуту, когда Николас закрыл дверь в кабинет отца, Рэйчел набросилась на него:
— Что случилось…
Крепкий поцелуй Николаса прервал ее сердитый вопрос.
— Успокойся, — пробормотал он, не отрывая губ. Затем прижал ухо к двери, внимательно прислушиваясь к тому, что там происходит. Его глаза задумчиво сузились.
— Что? — шепотом спросила Рэйчел. Ответом ей был следующий поцелуй. Дверь за Николасом открылась.
— Я думал, вы ушли, — произнес лейтенант Бонелли.
Рэйчел отшатнулась от Николаса. Ее щеки запылали.
Николас провел большим пальцем по ее горящей щеке и с кривой усмешкой сказал:
— Я отвлекся. — Он посмотрел на Рэйчел долгим, твердым взглядом. В нем читалось предупреждение.
Развернувшись, она пулей вылетела в соседний коридор.
— Что у тебя с этой женщиной? — донесся из-за угла требовательный голос отца Николаса. — Сначала она без моего ведома наняла тебя, чтобы помочь ей, — я бы возражал против этого. Затем, будучи твоим клиентом, старается раскопать то, что лучше оставить в покое. А теперь она целует тебя в коридоре.
— Поправка. Это я ее целовал.
— Найди для этого более подходящее место, — прошипел лейтенант Бонелли.
Николас засмеялся.
— Брось, отец. Чтобы целовать привлекательную женщину, годится любое место.
Рэйчел понятия не имела, где находится. Когда они шли сюда, она не обращала внимания на коридоры, по которым ее вел Николас.
Николас. Если он думал, что, называя ее привлекательной женщиной, превратит в послушного робота, то убедится, что сильно заблуждался. Гнев и боль боролись в ее душе. Как Николас смел думать, что в неуклюжем оправдании его отца была хоть малая толика правды? Она пришла в ярость от того, как он выставил ее. И жгло воспоминание о том, как он поцелуем заставил ее замолчать. Он не смог бы сильнее продемонстрировать свое презрение, если бы даже назвал ее «эта женщина», как сделал его отец. «Эта женщина». Как будто она была заразной. Или дочерью преступника. Сын полицейского никогда бы не стал интересоваться дочерью преступника.
