Семен нырнул следом и, работая локтями, пополз по лазу.
- У, блядь! - орал Угоняй, на ощупь круша лопатой кости девы. Рык Угоняя был нечеловечен, в узком пространстве ящика он множился и заглушал удары, приходящиеся то по камню, то по кости, то по золоту.
Вопль напитался болью, когда во тьме вдруг вспыхнуло синее пятно - это засверкала лопата в руках Угоняя.
Сияние в мгновение ока перелилось на угоняевы руки и тело. Фигура, охваченная пламенем, в неистовом реве металась по узкой камере.
Семен не помнил, как, пятясь задом, выполз наружу.
Рев боли доносился из норы еще некоторое время, а потом стих.
Семен знал, что свершилось - на ожерелье девы Соломифи стало на одну черную бусину больше.
Один.
Сидя на бугре, он вспомнил виденное однажды - мышь угодила в глубокий горшок и, попискивая, пыталась выбраться по скользким стенкам наружу. Но не могла - скатывалась, цепляясь маленькими коготками за незаметные неровности, и снова карабкалась вверх, к такой, казалось бы, близкой свободе.
Мышь никому не было жалко. Во-первых, мыши портят зерно, во-вторых, они малы и ничтожны, а, в-третьих, вообще не принято жалеть мышей. Все подходили и смеялись над ее потугами, а потом отдали на съедение кошке. Кошка, красивый зверь, долго игралась с мышью, то давая ей отбежать, то кусая за хвост, то ложась на спину и подбрасывая свою жертву на мягких лапках, кокетничала, выгибала тело и щурила глазки.
Теперь Семен сам оказался в роли жертвы, которой играла восхитительная дева Соломифь. Ничто зримое его не удерживало, он видел волю, но чары не давали ему отойти и на несколько шагов от Бугра, держали на цепи.
Первым делом он обследовал целостность невидимой стены, прощупав ее по всей окружности. Стена замыкала Бугор честным, без изъянов, кольцом.
Затем кидал камни вверх, пытаясь определить высоту. Камни то отскакивали назад, то перелетали в степь, то, вообще, надолго зависали, но одно было ясно - преграда непреодолимо высока.
Затем Семен долго облизывал влажную от дождя траву, пытаясь утолить жажду, и, наконец, сел на вершине, решив обдумать свою участь, благо, времени на обдумывание было немеренно.
Легко сказать "обдумай". Мысль, в каком бы направлении ни пошла, упиралась в тупик. Легко сказать "обдумай", когда имеешь дело с бестелесным, нечеловеческим. Что он знал о деве Соломифи? До каких границ простирались ее волшебные способности?
Соломифь - дух и призрак. Всех своих пленников она тоже стремится сделать духами. Значит ли, что бороться с ней нужно только духом? Но она властна и в телесном - взять хотя бы невидимую стену. Значит ли это, что бороться следует телесно? Мысль плавно возвращалась к собственному началу, не оставляя лазеек для раздумий.
